Дурная слава
Шрифт:
— Скажите, Екатерина Семеновна, вы ведь работали в клинике «Престиж»?
— Да, работала.
— Кем?
— Медицинской сестрой.
— И как вам там, нравилось?
— Смотря что… Зарплата, конечно, неплохая. Но и заморочек хватало.
— А именно? — удивленно поднял белесые брови Безухов.
— Ну… Знаете, что такое частная клиника? Каждый подставляет каждого. Главная задача — все свалить на другого.
— А что же сваливать? Разве все так плохо работают?
— Ну… Плохо — не то слово. Работают хорошо, только на себя. В том смысле, что каждый
— Это какого больного? Как фамилия? Имя, отчество?
— Бобровников. Юрий Петрович Бобровников. У него сначала жена в клинике умерла. Так ее смерть пытались на врача-лаборанта повесить, на Наташу Ковригину. Она в соседнем кабинете сидит.
— Не сидит, а дает показания, — с улыбкой поправил Безухов.
— Ну да, — улыбнулась в ответ Катя. — Только я вам прямо скажу: Наталия ни при чем! Подставили ее, да и меня пытались.
— А вас как?
— А так. Бобровниковой с утра худо было. Беспокойная была, агрессивная даже. А мужа при ней в тот момент не оказалось, он куда-то по делам ушел. Ну вот, из лаборатории звонит Наталия, говорит дежурному врачу, что у Зои Михайловны низкий сахар, а он ей в ответ нахамил: мол, не лезь не в свое дело.
— Вы слышали их разговор?
— Ну да, я рядом стояла. И ее голос слышала, она с перепугу почти орала в трубку. А он ей нахамил. И меня отослал: дескать, шла бы ты покурить, не путалась бы под ногами. Мне что? Сказали покурить, я и пошла. А вернулась минут через пятнадцать, она уже при смерти.
— Бобровникова?
— Ну да. И умерла.
— А как умер ее муж?
— Академик? Не знаю… Он после ее смерти очень резко сдал. То есть первые несколько дней еще держался, пока похороны, то да се. А потом его как раз на другое отделение перевели, и он прямо на глазах… Я такого раньше даже не видела…
— Что именно на глазах? Постарайтесь объяснить.
— Ну… На глазах впал в беспамятство полное. Я к нему прихожу завтраком кормить, он по сто раз спросит, как меня зовут. И Тут же опять забудет… И совершенно беспомощный, покорный, как овощ какой-то, прости господи…
— Как кто?
— Ну так в психушках полных идиотов зовут. Тихие, как растения. И ничего не соображают. Вот и он таким же стал. Причем буквально за каких-то три-четыре дня. Я и не думала, что горе может так изменить человека, правда!
— Вот вы, Екатерина Семеновна, говорите, что Бобровникова после смерти жены перевели на другое отделение. На какое и почему?
— На отделение геронтологии, там у нас старики лежат. Хотя и не только старики, бывают и молодые. Заведующая отделением — Елена Вячеславовна Никитенко, она как раз занимается проблемами старости. Она и Бобровникова вела.
— И что же она, не замечала, что состояние больного так резко ухудшается?
— Как — не замечала?! Она же его каждый день осматривала:
— Но может, какие-то препараты меняли, вы же ему лекарства давали?
— Препараты никакие не меняли. Так, витамины… Единственное, что ему делали, облучали чем-то.
— Облучали? — мирно спросил Безухов. — Кварцем, что ли? Типа солярия?
— Нет, — снисходительно улыбнулась Катя. — Какие-то особые лучи, типа УВЧ, что ли. Я даже не знаю, откуда они на него шли. Только мне всегда было велено: входишь в палату — выключай кнопку, выходишь — включай. Никитенко сказала, что это лечение сном. Что, мол, у старика такой стресс, что ему нужно больше спать. Заспать горе, как в народе говорят. А что? Может быть… Сон — лучшее лекарство. Только на Бобровникова лучи эти не действовали: спал он мало. Лежит в постели и в окно смотрит.
— Вы сказали, прибор включался кнопкой? А что за кнопка?
— Ну вроде электрического выключателя. Она за дверью палаты, снаружи.
— А вы не говорили врачу, что это облучение не помогает? Что больной не спит.
— Сказала один раз. Она на меня так зыркнула, что я заткнулась. Там медсестра — это не человек. Я вообще на этом отделении случайно оказалась: у Никитенко постоянная медсестра в больницу попала с аппендицитом, я ее заменяла. Она на меня и так волком смотрела. И потом, она жена Стрельцова, а я ноль без палочки, что я могу ей говорить? Только спрашивать: чего изволите?
— А кто такой Стрельцов? — улыбнулся Безухов.
— Генеральный директор клиники. До него другой мужик был, очень дельный. Но он в январе уволился, после истории с бандитами. Ну вы ведь эту историю знаете?
Безухов кивнул.
— И Стрельцов занял его место.
— Понятно. То есть там семейный бизнес, так сказать…
— Ну да. Стрельцов — гендиректор, жена его — завотделением. А сестра жены — завлабораторией. Но они это не афишируют. Я про то, что Баркова и Никитенко сестры, узнала, когда меня увольняли. Кадровичка проболталась.
— Как же это она?
— Ну сказала что-то вроде того, что меня за компанию с Ковригиной. Дескать, Наталия не глянулась Барковой, а я — ее сестре. Только я думаю, там все по-другому.
— А как?
— У них там кланы какие-то были. Один клан — это бывший генеральный директор, потом врач, с которым я туда пришла, ну несколько новых докторов, которые с генеральным пришли. А другой клан — это Стрельцов, его жена, сестра жены и другая группа врачей, те, что там раньше работали.
— И что же, воевали эти кланы?
— Ну воевали не воевали, а только на сегодня там осталась именно группа Стрельцова. Вернее, Барковой.
— Это кто?
— Заведующая лабораторией, сестра его жены. Она его в ежовых рукавицах держит.
— А вы-то, Катюша, откуда знаете?
— А медсестры все знают. Все слышат, все видят. Врачи нас в упор не видят, это как господа своих слуг не замечают. А мы все замечаем. И делимся друг с дружкой.
— Понятно. А в какой палате лежал Бобровников перед смертью?
— В тридцать третьей. На третьем этаже.