Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
влиять на меня. Но это ей никогда не удавалось. Для меня все рекомендации ее
маленького, набитого мещанскими предрассудками умишка, да и все ее миросозерцание
было чуждо и нелепо. Слушая ее, я то смеялась в душе, то ее настойчивость меня
раздражала, и я от нее отмахивалась, как от назойливого комара. Ее заслуги перед моей
семьей были так велики, что я старалась видеть только их, закрывая глаза на ее, тогда еще
мелкие, интриги. Но вот настал момент, когда она встала между
осмелилась критиковать меня как мать. Несмотря на все свои достоинства, как мало была
она похожа на пушкинскую Арину Родионовну. Как важно иметь хоть маленького
«царька» в голове!
Театры в то время были совершенно недоступны для людей среднего достатка. У нас
образовался небольшой кружок родных – Ливеровские, Бурцевы и мой двоюрдный брат
Всеволод Исидорович Борейша . Мы изредка собирались – мужья играли в винт, а мы, жены, делились впечателнеиями нашей небогатой внешними событиями жизни. Большая
душевная близость делала эти встречи желанными и интересными. Я помню, каким
радостным событием был театральный сюрприз, устроенный нам
Екатериной Исидоровной. В день именин своего мужа Николая Исидоровича, она взяла
ложу на «Вишневый сад» в исполнении Художественного театра и пригласила весь наш
родственный кружок. Я впервые наслаждалась превосходной игрой актеров этого театра.
40
Когда дети бывали больны, между мной и жизнью становилась стена. На больном ребенке
я концентрировала все свое внимание. Сразу отпадали все другие интересы. Как-то раз, во
время несерьезной болезни Нины, я сделала исключение и позволила себя уговорить
поехать на 25летие свадьбы наших знакомых. Уже выйдя из поезда я стала беспокоиться и
жалела, что поехала. Не досидев до конца обеда, мы уехали по моему настоянию, а по
дороге домой мое беспокойство стало расти с каждой минутой. Подъезжая к дому, я
держала извозчика за кушак и твердила одно слово: «скорее, скорее!». Мне казалось, что
случилось что-то ужасное. А дома была покойная тишина, Нина спала, температура упала.
Помня мое безрадостное детство, я всегда старалась отмечать дни рождения и именины
дочерей. В сочельник всегда зажигалась богато разукрашенная, большая елка. По
великолепию и количеству аттракционов дети особенно любили елку в Морском корпусе, куда мы попадали по приглашению тамошнего главврача А.В. Ливеровского.
Осенью 1911 года я отвезла Наташу в Екатерининский институт. Дело не обошлось без
слез. Няня, которая все рассматривала со своего маленького кондачка, была против всего
нового и еще больше расстраивала девочку. С тяжелым
навещать, накупив в утешение полные руки всяких сластей. «Если будет очень тосковать, возьму домой, как-нибудь проживем», – решили мы с Николаем Арнольдовичем. К моему
удивлению, ко мне вышла черноглазая, веселая девочка в институтской форме. Я даже
сразу не узнала свою дочку. Не ожидая моего вопроса, она с места в карьер объявила:
«Знаешь, мамочка, тут так весело, что совершенно некогда скучать». Она была веселого
характера, хохотушка, и большое собрание девочек одного с ней возраста ей понравилось.
Два раза в неделю были приемные дни. Мы никогда не пропускали случая повидать нашу
девочку и снабдить ее конфетами. В институте был установлен хороший обычай делиться
с подругами всем, что приносилось из дома. Поэтому маленькие порции не годились. Как
бы ни было дома плохо, сладкие вещи для Наташи покупались в первую очередь. Лето, двухнедельные рождественские каникулы и пасхальные каникулы наша Наташа проводила
дома. Горячие масленичные блины, тщательно упакованные, привозились ей в институт.
Лучшей ее подругой по институту была Вероника Мец, впоследствии жена
Бориса Александровича Струве , известного виолончелиста, а позднее профессора
Консерватории, скончавшегося в 1947 году.
Когда Оле минуло восемь лет, мы отдали ее в гимназию Таганцевой . По высокому уровню
хорошо подобранного учительского персонала и основательности знаний, даваемых
учащимся, эта гимназия считалась лучшей в Петербурге. В старшем классе этой гимназии
преподавателем западной литературы была моя двоюродная сестра, впоследствии
профессор Мария Исидоровна Ливеровская.
Удобна была для нас и территориальная близость гимназии. Серьезным препятствием
служила высокая оплата за учение – 150 рублей в год в первых трех классах и 200 рублей в
последующих. Плата в казенных учебных гимназиях была 60 руб. в год. Контингент
учащихся гимназии состоял из детей хорошо оплачиваемых на службе интеллигентов или
просто богатых культурных людей. Николай Арнольдович получал тогда зарплату
200 рублей в месяц и, чтобы оплатить годовое обучение Оли в четвертом классе,
приходилось отдавать месячный оклад. А когда через два года в ту же гимназию поступила
Нина, то мы за двух платили почти два месячных оклада. Кроме того, дети получали в
гимназии горячие завтраки, очень хорошие, но дорогие. Девиз «все для детей» был у нас
всегда решающим в вопросах их здоровья и образования. Кроме того неизменно шло