Души
Шрифт:
Зато когда пошла следующая новость, сосед громко выругался, выплюнул что-то зеленое и повернулся на другой бок.
«В связи с несоответствием экологическим нормам до конца года в столице будут закрыты сто тринадцать заводов», гласила новость.
Тут и мне захотелось плюнуть чем-нибудь зелёным да перевернуться на другой бок. Это значило только одно: ещё несколько районов станут магнитом для всякой сволочи. Как будто специально делали. Норматив притонов не выполнен? Надо закрыть завод. Борделей мало? Ещё на один завод меньше. Нужна малина для очередной шайки жуликов? Ну тут уж какую-нибудь фабрику прикрыть можно. А предлог – забота об экологии. О будущем, значит, о детишках переживают.
К слову об упырях. Блондинку на экране сменил Владислав Колов, председатель Общества Вампиров, и с совершенно серьёзным, хоть и мертвенно бледным лицом, принялся рассказывать, как осуждает Веркиолиса. Говорил, что тот давно себя зарекомендовал, как личность неблагонадёжная, как Общество изо всех сил старалось сдерживать его в рамках. Короче говоря, делали всё, что могли и в целом ни при чём. Оправдывался, всё равно что маленький мальчик, только слова будто из официального отчёта. Сухие и безжизненные. Вампиры, особенно самые древние, любят выражаться так заковыристо, что слушать замучаешься, а тут словно юрист писал.
– Калошино, – объявил голос.
Вот так всегда. Только войдёшь во вкус, забудешь про боль и усталость, а тебе сразу «Калошино», и всё – с вещами на выход.
На улице, как всегда летом, уже начало светать. На часах глубокая ночь, а за окном утро, и тишина такая особенная. Далекие гудки автомобилей, птички всякие просыпаются и робко так чирикают, ненавязчиво. И воздух ещё совсем чистый, свежий, особенно теперь, когда почти всё производство в городе закрыли. Может, действительно, экология не такая уж бесполезная штука?
Дома царило сонное молчание. Когда я открыл дверь, никто не крикнул «Привет», не побежал разогревать ужин. Ну и пожалуйста. Сам погрею. Неужели, чтобы справиться с микроволновкой надо обладать особым мастерством? Всего пару кнопок нажать. Я видел, как дочка включала её именно так. Но какие? Тут кнопок миллион, и кто знает, чем грозит одно неверное нажатие. Ну его, лучше не рисковать и лечь спать голодным. Только душ из последних сил принял.
По пути заглянул в комнату дочери. Она зарылась в пышное одеяло, как в сахарную вату, и тихонько посапывала. Моя маленькая Анечка. Конечно, сама она считала себя совсем взрослой – шестнадцать лет, видите ли, уже серьёзный возраст. Но она всегда останется маленькой папиной дочкой. Такой вот, как сейчас, беззаботной и наивной. И так же точно я знал, что там, под одеялом, её хрупкие ручки обнимают старого мишку по имени Михал Потапыч.
Я прикрыл дверь, прошёл через гостиную, мимо любимого кресла. В утренних сумерках показалось, что оно огорчённо вздохнуло. В другой раз, дружище, я слишком устал. Успеем мы с тобой еще за Алекса попереживать. Ему во вражьем тылу без нашей поддержки никак не обойтись.
И наконец она, моя ненаглядная кровать. Я заснул, едва приложился к подушке. Даже боль в рёбрах не помешала.
Глава 2. Не время отдыхать.
Проснулся я ближе к ужину, когда жаркое солнце проникло между занавесками, тонкими лучами заметалось от зеркала к полированной мебели и дальше, прокладывая путь крошечными фотонами. Комната нагрелась и превратилась в баню, полную горячего влажного воздуха. Дышать было тяжело, а мокрая от пота простыня липла к телу. Вдобавок голова раскалывалась от боли и обещала вот-вот треснуть пополам.
Катя стояла возле двери и смотрела на меня с немым осуждением. Как обычно.
– И тебе доброе утро, – пробубнил я. – Может, ты скажешь, что я опять бросил пистолет с вещами посреди кухни? Ну и что? Аня девочка умная, к нему не прикоснётся. Или тебе не нравится, что я вернулся под утро? Об этом мы говорили. Лицензия не может ждать. Зато теперь два дня выходные, разве плохо?
Я достал из шкафа потрёпанный спортивный костюм. Он со временем идеально растянулся и не сковывал даже самого широкого движения, за что я прощал ему и растянутые коленки и потёртости, и давно полинявший узор турецкого огурца.
– А вообще, ты могла бы меня и пожалеть. Моя ласточка скончалась. Да-да, представляешь? Этот «ржавый таз с гайками, которому место на свалке», как ты её называла, теперь больше никогда не заведётся. Смеёшься? Ну, конечно, тебе смешно. А я, может быть, кусочек своей души потерял. Да что ты понимаешь?
Я собрал всё мокрое бельё в комок, сунул подмышку костюм, и отправился в ванную.
– Ладно, не обижайся. Ты занимаешь там гораздо больше места.
Я плотно закрыл дверь, чтобы жар не прокрался дальше.
С кухни шёл аппетитный, теплый запах супа. Не иначе дочка придумала что-то новое и крутится в чаду, на вкус подбирая приправы. Это у неё любимое дело.
Помню, как лет восемь назад она осваивала яичницу, причём не какую-нибудь там, а настоящую глазунью. Так и говорила: «Это вам не гадость пережаренная! Это настоящая глазунья!» Она тогда перевела десятка три яиц, чтобы понять как правильно их готовить. Чтобы желток остался нежным, и белок схватился, но не задеревенел, и поджарка снизу только цветом, но никак не коркой. Но самое главное – Аня долго не могла понять, почему появляются белые пятнышки, которые портят всю картину. Оказалось от соли. И вот, когда я потерял надежду съесть хоть какую-нибудь яичницу, Аня внесла на подносе свой первый кулинарный шедевр. Её улыбка ещё никогда не излучала столько счастья. Худенькие маленькие ручки едва удерживали поднос и всё, что на нём стояло, но она гордо прошла по комнате, поставила на стол две тарелки и два стакана апельсинового сока. Позвала маму, пригласила меня. Родители любят хвалить детей за всякие мелочи, иногда совершенно зря и незаслуженно, из снисхождения, но та яичница… Я до сих пор помню, какой она была вкусной.
– Пап, ты чего не поел, когда пришёл? – строго спросила Аня, когда я уже почти пробрался к ванной. – Я же оставила в холодильнике две тарелки. Всё, как ты любишь. Картошечка, ребрышки, аджика.
– Я… микроволновка сломалась, наверное. Надо будет в починку отнести.
– А на плите погреть?
«Не додумался» – сказал я про себя, но признаваться не собирался.
– И плита не работала. Пробки выбило.
– Она газовая.
– Значит труба засорилась.
– Сейчас всё работает.
– Так. Всё. Я её прочистил, я молодец, а теперь я в ванную.
– Кстати, доброе утро.
– И тебе.
Она ведь прекрасно знала ответ. Просто игралась в строгую хозяйку. И всё равно под конец засмеялась.
Душ творил чудеса. Он это умеет, хоть и стесняется признаться. В него я еле влез, зато спустя каких-то десять минут силы вернулись, голова прошла. Только рёбра под правой рукой болели, но это мелочи. Для таких случаев в аптечке хранилась трёхлитровая банка с бальзамом.
Одна старая полоумная ведьма вручила её мне, крикнув в лицо, будто это панацея от всякой хвори. На вид – редкостная дрянь, к какой и прикасаться страшно. Ведьма его варила из того, до чего дотянуться получалось, и так яростно вертела головой, что лишь чудом её не оторвала. К тому же орала во всё горло какой-то бред о мышином помёте, зимней рыбалке и сломанном радио. Я решил тогда, что тело у неё живет отдельной жизнью и, если бы не шея, давно бы сбежало куда подальше. Но ведьма знала своё дело лучше, чем казалось. Бальзам творил чудеса.