Души
Шрифт:
Закрытая дверь действительно творила чудеса. Никакого мусора, никаких росписей на стенах, лишь слой пыли толщиной с палец. Небольшая уборка и всё будет как в старые добрые.
Напротив входа висела стенгазета. Несколько статей о последних днях лета и объявление о закрытии на зиму с подписью в конце: «Следующим летом ждём всех вас, ребята. Удачного вам учебного года!». Сложно читать такое. Как эпитафия на памятнике. А писавший об этом и не догадывался. Тогда вокруг бегала детвора и деловито прохаживались молодые вожатые. Тогда он верил, что перерыв лишь на полгода. Тогда
Я одёрнул себя. В особняке бродит привидение, и чего от него ждать, я не знаю.
Первое время после самоубийства души не понимают, что умерли, и момента самой смерти не помнят. Так и блуждают возле своего трупа, пока не приходит ясность. С ними становится проще работать: они не агрессивны и охотно идут на контакт. Но если помощь задержится, а ожидание превратится в муку, рассудок их покидает. Начинают раздражаться без всякой причины, просто от того, что живые рядом. Ненависть даёт силы, и тогда привидения начинают убивать. Бросаются мебелью, доводят до паники и загоняют в ловушку. Им хочется поделиться своими страданиями, и не повезёт тому, кто окажется рядом.
Прислушиваясь к шорохам и вглядываясь в тени, я прошёл по первому этажу. Пустые комнаты походили одна на другую. Только раз встретился отголосок былых времён – макет самолёта. Он развалился, едва я к нему прикоснулся. Клей рассохся, а больше детали ничего не держало. Жаль. Был красивый. Красные эмалированные крылья, винтовой двигатель. Как настоящий, даже два маленьких кресла в кабине и те обтянуты кожей. Но теперь это просто груда пыльного хлама.
В комнате с разбитым окном я наконец встретил современность. Среди мха и плесени лежали бутылки, пустые пакеты и мятые обёртки. Удивительно, что за порог она не решилась заглянуть. Слишком страшен оказался призрак прошлого.
– Папа, это ты? – прошептал девичий голос за спиной.
Я обернулся. Рука машинально легла на пистолет, но этого не понадобилось. Позади оставалась всё та же пустота и запустение. Привидение хочет поиграть? Только не в мою смену.
Впрочем, привидения не играют. Это лишь жалкие отголоски человеческой жизни. Они борются с беспамятством, с прозрачным забвением. Им не вырастет памятник в гранитном лесу, не останется имени в скрижалях истории. Конец бесцельного существования. И сами того не понимая, души хватаются за последнюю нить, что связывает их с прошлым. Но нить должна быть разорвана. Людская жестокость не терпит вторых шансов. Не успел, не смог – значит, не достоин. И как бы жалобны ни были стоны, пусть даже они взывают в детском испуге к родителям, бесплотные души должны быть изгнаны. Точка.
Продолжив поиски, я поднялся на второй этаж. Не считая пары комнат, тот повторял первый. Без мебели, заваленный пылью. Только обои облетели, оголив кирпичные стены.
Место, где с улицы я заметил привидение, оказалось кабинетом. Несколько бумаг на полу берегли чернильные расплывшиеся буквы детских стихов и рассказов с корявым слогом. Народное творчество, как оно есть. Старый камин, чёрный от сажи, одиноко раскрыл пасть в ожидание алого цветения. Но оставался
– Здесь кто-нибудь есть? – крикнул я.
Привидения отвечали редко. Проще начинать разговор самому, испугав и заставив вздрогнуть.
– Папа, я заблудилась.
Мне повезло. Привидением оказалась разговорчивая девушка. Ну как, повезло? Всё относительно.
– Где ты? Покажись.
– Папа, у тебя странный голос.
Прозрачная дымка появилась в углу. Бесформенная, с человеческий рост, она не отбрасывала тени. Совсем свежее привидение. Прошло не больше недели после смерти.
– Где твоё тело?
– Тело? Я не понимаю. Ты не мой папа?
– Попробуй вспомнить, что последнее ты видела?
Глупо тратить время на отстранённые беседы. Призрак в любой момент мог забыть наш разговор и начать его сначала.
– Последнее? Я ничего не понимаю. Как я здесь оказалась? Было темно. Только одна лампа горела. Она слепила. Болели глаза. И запах. Я задыхалась. Слишком сыро. А потом… Почему я здесь? Ты не мой папа? Кто ты? Где я? Говорить тяжело.
Голос слабел. Каждая её фраза напоминала подход к штанге. Резкая, отрывистая, и давалась она не менее тяжко.
– Темно? Сыро? Что это? Подвал?
– Подвал? Не знаю. Там тихо. Только мыши иногда скребутся. И тяжело. Будто прессом прижало. Так ты не мой папа? Можешь его позвать? Он где-то рядом. Или маму. Они всегда рядом.
– Как их зовут?
– Я… я не помню. Почему я не помню? Это же так просто. Как я могла забыть? Я так устала. Хочу домой.
Голос совсем ослаб. Звучал едва слышно. Дымка рассеялась с последним словом. Но главное я услышал.
Прежде чем спускаться, подошёл к мутному грязному окну. Через него едва просматривались очертания фонтана и дороги. Но мне требовалось другое. Свет. Я хотел напитаться им, взять с собой хоть один солнечный луч. Как назло, густые облака не пропускали и одного. А меня ждала темнота. Не любил я все эти подвалы. Обходить бы их всех стороной.
Внизу, в мрачных лабиринтах тесных коридоров стоял мерзкий гнилостный запах влажного кирпича, сырой земли и останков местных обитателей. Узкие проходы бесконечно изгибались, путались между собой серыми стенами. Иногда они сжимались, касались плеч, и казалось, что я вот-вот застряну. Но только я собирался отступить, как стены раздвигались. Больше это напоминало игру в прятки.
Тишину изредка нарушали шуршания и писки. Как и говорило привидение, мышей здесь хватало. Ещё больше попадалось их трупов, скелетов, хруст которых сопровождал мои поиски.
Я проверил многие закутки, крошечные комнаты, разбросанные в лихорадочном бреду архитектора, которые ничем не отличались друг от друга. Некоторые посетил по нескольку раз и не узнавал, другие с первого взгляда казались знакомыми. Хотелось бросить это бесполезное занятие. Если бы тело лежало здесь, я бы уже неминуемо его нашёл.
Наконец я вывернул в один из коридоров, где прошёл не раз. Я так думал. И там заглянул в одну из коморок, куда уже заглядывал. Я так думал. Удивление моё вырвалось свистом.