Два апреля
Шрифт:
– Да, - сказала она.
– И за это ты тоже прости меня.
– Глупая девчонка, - сказал он.
– Это из другой пьесы. Когда-то давным-давно грозный царь персидский приказал высечь море за то, что оно его огорчило. История сохранила этот факт нам в назидание.
– Значит, ты меня и не простишь и не накажешь?
– спросила Эра.
– Значит, так, - сказал он, - Иди с миром.
– Куда?
– испугалась она.
– В ванную. У тебя заплаканное лицо.
Эра ушла. Он поднялся и собрал с пола окурки.
«Ни к чему эта мелкая распущенность, - думал он, - ни к чему!»
Шеф отдела астрометрических постоянных Геннадий Михайлович Кригер, профессор, доктор физико-математических наук и член-корреспондент академии, целый месяц не замечавший нового лаборанта, вдруг остановил Овцына в коридоре, взял под руку и отвел к окну.
– Как вам работается, Иван Андреевич?
– ласково спросил шеф.
– В общем работается, Геннадий Михайлович, - ответил Овцын.
– Когда работается «в общем», это никуда не годится, верно?
– улыбнулся Кригер.
– Куда вернее, - согласился Овцын, думая, к чему это профессор клонит и не собирается ли он предложить лаборанту забрать свою шляпу и покинуть сей институт мирового значения. Ей-богу, он не стал бы упираться. Он равнодушно смотрел на розовую плешь низкорослого профессора и ждал.
– Не думайте, что я за вами не наблюдаю, - заявил Кригер и помотал пальцем перед его подбородком.
– я за всеми наблюдаю, я вас всех изучил, все про вас знаю!
– Не сомневаюсь, - сказал Овцын.
– Вот то-то!
– Профессор радостно захихикал.- Знаете, услужливый человечек мне даже ваши карикатурки принес. Очень художественно исполнено.
Овцын вспомнил рожицы, которые рисовал на миллиметровке в тот черный день, и стало совестно. Одна рожица, над которой он больше всего старался, была кругленькая, плешивенькая и ушастая: ни дать ни взять шеф.
– Не ожидал, что вы держите при себе услужливого человечка, профессор, - сказал Овцын, раздражаясь, как и всегда, когда он бывал не прав или пристыжен.
– Держу ли?
– Кригер скривил рот и пожал плечами.
– Скорее, смиряюсь с существованием этого человечка. А смиряюсь потому, что по некоторым причинам личного характера убрать его, сиречь выгнать, не могу. Обижу другого человека, вполне достойного всяческого почтения. Вот как бывает... Иван Андреевич, я подумал, что хватит, наверное, вам заниматься этой девичьей работой. Ничего она не дает ни вашему уму, ни сердцу.
– Я предчувствовал, - сказал Овцын.
– Что вы могли предчувствовать? Мысль пришла мне в голову вчера после кино, я еще ни с кем ею не делился. Вы предчувствовали что-нибудь иное.
– Возможно, - согласился Овцын.
– Предчувствия вещь темная.
– Словом, я хочу предложить вам другое дело, более для вас подходящее, - сказал Кригер.
– Сейчас на заводе делают новый инструмент -лунную трубу. Кстати, она предназначена для вашего друга Валдайского. И наша обсерватория просит у меня человека, способного наблюдать за этим производством.
– В каком смысле наблюдать?
– спросил Овцын.
– Это уже деловая речь, - сказал Кригер.
– Наблюдать предстоит в трех
смыслах: во-первых, чтобы все делалось в полном соответствии с нашими требованиями и по согласованным с нами чертежам; во-вторых, все агрегаты должны быть тщательнейшим образом испытаны, дабы они работали безупречно. Третий смысл тоже очень важный - производство должно двигаться в хорошем темпе. Инструмент, видите ли, экспериментальный, и поэтому план у них резиновый. А по нашему плану наблюдения на лунной трубе должны начаться в марте будущего года. Разрыв нас не устраивает.
– Я ничего не понимаю в лунных трубах, - сказал Овцын.
– Если меня спросят на заводе, чем лунная труба отличается от водосточной, я не сумею толково ответить.
Кригер захихикал, довольный.
– Это прекрасно, Иван Андреевич! В лунных трубах никто ничего не понимает, в России их еще не было. Что от вас потребуется? Свежий и цепкий глаз. Воображение. Умение читать чертежи. Элементарное знание небесной механики и главное - умение... как это называется...
– Кригер подергал себя за мочки оттопыренных ушей.
– Да! Умение толковать. То есть уметь убеждать людей сделать сегодня то, что они уже отложили на завтра. Все это в вас есть, не смейте мне возражать!
– Я не собираюсь возражать, - сказал Овцын.
– Во мне все это в самом деле есть. Но хватит ли этого, чтобы вытянуть вашу трубу из цеха?
– Конечно, придется кое-что почитать, - закивал профессор.
– Литература по зарубежным трубам есть, и наша и переводная. Полагаю, что небольшое напряжение ума вас не затруднит? Или вы предпочтете и дальше механически рассчитывать широты?
– Я поговорю с Дмитрием Петровичем, - сказал Овцын.
– И вообще сперва почитаю, что такое лунная труба. Пока ничего не могу вам ответить относительно дела, которого я не знаю.
– Поговорите с Дмитрием Петровичем, поговорите, дражайший Иван Андреевич!
– захихикал Кригер.
– А что такое?
– насторожился Овцын.
– То, что он фанатик этой трубы!
– провозгласил профессор, сунул пухлую руку и быстрыми шагами, приплясывая, пошел по коридору.
Считать широты по наблюденным околозенитным звездам Овцыну надоело смертельно. В этом для него не было уже никакой, даже маленькой тайны. Предложение шефа пришлось кстати, новая пища для ума была сейчас совершенно необходима.
– Конечно, соглашайся!
– завопил Митя Валдайский и стал совать ему журналы и сборники, где были статьи о лунных трубах.
– Это же, перспективнейшее дело! Это же непочатый край! Я на лунной трубе и кандидатскую и докторскую спроворю!
– Лунная труба предназначена для того, чтобы проворить диссертации?
– спросил Овцын,
– И это вошло в конструктивный замысел, - засмеялся Митя.
– Не будь пижоном, ступай в университет. Через семь лет на нашей трубе станешь кандидатом.