Два апреля
Шрифт:
– Я сама назову его, - повторила Эра.
Ветер взвывал за окном, швырял в стекла снег, и стекла вздрагивали под ударами. А когда наступала тишина, Овцын слышал ровное дыхание Эры, самого родного ему человека во всем мире, и становилось странно, что еще полгода назад он не знал, не чувствовал, не ждал этого человека.
12
Два дня он изучал лунную трубу
Раньше он бывал только на судостроительных верфях, да и то мельком, всегда по конкретному спешному делу, которое целиком занимало время и не давало присмотреться к обстановке. Запомнился ему стапельный грохот, суета внутреннего транспорта, авральные натиски достроечных партий, штурмующих план, который почему-то каждый раз был под угрозой срыва. Образовалось представление о заводе как о чем-то шумном, дымном, торопящемся, матюгающемся и опасном для пешего хождения, как переплет железнодорожных путей на подступе к большому вокзалу.
Здесь все выглядело иначе. Не было небритых дядек в ватниках с оборванными хлястиками, покуривающих на штабеле небрежно сброшенных краном досок, не было широкоплечих электросварщиков в прожженных брезентовых робах, укрывших лица под черными забралами, не было грохота, дыма и суеты. А были бесшумные электрокары, проезжающие по асфальтированному и очищенному от снега заводскому двору, и проходили люди в аккуратных синих халатах, на которые они набросили незастегнутые пальто. Мужчины были чисто выбриты и при галстуках, а женщины выглядели модно и кокетливо даже в халатах.
В конструкторском бюро сказали, что инженер Аркадий Васильевич Постников ушел в чертежную, из чертежной девушки послали его в сборочный цех, где он и нашел, наконец, Постникова. Инженер, сравнительно еще молодой и без халата, и мастер, пожилой и в синем халате, склонились над монтажным столом, внимательно и молча глядя на работающий механизм, в котором Овцын угадал фотографическую каретку лунной трубы. Отрекомендовавшись, он тоже стал молча смотреть на медленно поворачивающуюся каретку; и ему казалось, что каретка сделана отлично и работает так, как надо. Он обрадовался, что такой сложный узел уже готов.
– В общем опять ни фига не выходит ?
– спросил у мастера инженер Постников, разогнув спину.- Как, Степан Иваныч?
– Ни фига не выходит, Аркадий Васильевич, - согласился мастер.
– Трясет ее, заразу, как лихоманкой. Надо пересчитать шестеренки. Крупно ваты они у тебя.
– Думаешь?
– А что же тогда?
– Может, подшипник грешит?
– предположил Постников.
– От подшипника такой болтанки быть не может, - покачал головой мастер.
– Ну, от силы три микрона он даст. Не восемь же!
– А точность обработки круга?
– Тут в порядке. Я проверял.
– Тогда дело в передаче, ты прав, Степан Иваныч, надо пересчитать шестеренки, - сказал Постников.
– Видите, какая ядовитая машинка?
– улыбнулся он Овцыну.
– Девятый раз ее корректируем, а все ни фига. Упрямится, не желает ровно идти.
Мастер посмотрел на Овцына внимательными глазами, спросил;
– А зачем вам, извините, такая точность?
Его и самого удивляли эти доли микрон, когда он вчитывался в чертежи, и он раздумывал об этом.
– Нужна большая экспозиция, - сказал он.
– Поэтому выдержка будет долгой...
– Они будут фотографировать в разных лучах, - вставил Постников.
– И если сложенное движение трубы и каретки не совпадут со сложенным движением Земли и Луны, тогда на пластинке вместо изображения будет каша, - закончил Овцын.
– Зря это, - решил мастер.
– Скоро на Луну люди прилетят, все глазами увидят. Сколько до нее расстояния?
– Триста восемьдесят четыре тысячи, - сказал Овцын.
– Ну вот, - сказал мастер.
– Что вы с такой дали увидите? Ни фига вы не увидите.
– Увидят, - весело сказал Постников и похлопал мастера по плечу.
– Увидят ровно столько, сколько нужно, чтобы туда люди прилетели.
– Зряшная трата денег, - не согласился мастер,
Он махнул рукой и пошел к другому столу.
– Давайте я покажу вам, что у нас уже есть,- сказал инженер Постников.
– А на Степана Иваныча вы не обижайтесь. Он в комиссии Госконтроля заседает, приучили его там думать о конкретной выгоде
производства...
– Может, он и прав, - сказал Овцын.
– История рассудит, где мы приобретали, а где транжирили.
– Да?
– приподнял брови Постников.- Я убежден, что мы и транжиря приобретаем.
Трехметровая стальная труба была уже готова. Покрытая сверху кремового цвета эмалью и зачерненная внутри, она стояла в отдельном боксе, ожидая, когда ей начнут вмонтировать внутренности.
– Думаете, это первая?
– спросил Постников.
– Четвертая! Три таких изваяния обратно отправили. Две косые оказались, в третьей раковину нашли. Эта, слава богу и литейщикам, в порядке.
– Разве их не проверяют в литейном?
– спросил Овцын.
– Наши средства поточнее.
– Ну и переместили бы их в литейный.
– А вы бывали в литейном?
– усмехнулся Постников - Нет? Сходите. Там, дорогой мой, даже вот эта линейка, - он вынул из нагрудного кармана короткую стальную линейку, - пульсирует.
Если корпус трубы был, «слава богу и литейщикам», в порядке, то с механизмами и оптикой дело обстояло совсем безрадостно. Собранные агрегаты не желали работать с нужной точностью; их приходилось разбирать, переделывать, подгонять, снова испытывать, испытывать и испытывать.