Два апреля
Шрифт:
14
– Что это вы сегодня волком смотрите?
– спросил Постников вроде бы в шутку.
– Вас, Аркадий Васильевич, это не касается, - сказал Овцын.
– Может, я все-таки могу чем-нибудь помочь?
– Спасибо. Я помогу себе сам. И прощайте. Я жалею, что мы не познакомились поближе.
– Почему «прощайте»?
– удивился Постников.
– Потому что я больше сюда не приду, - сказал Овцын.
– Мне здесь нечего делать. Шатаюсь тут полмесяца совершенно без толку. Я не привык так работать.
– Не совсем без толку, - возразил Постников.
– Мы стали чуть живее копошиться. Да и чем вам здесь плохо?
– Разжижаюсь, - сказал Овцын.
– Что это значит?
– Это длинный разговор, а у меня трещит голова. Хотите выпить на прощанье?
Постников взглянул на часы.
– Хочу, - сказал он.
Вышли за проходную. Постников поднял воротник, прикрывая лицо от снега, предложил:
– Через две остановки шашлычная. Там в это время немного народу.
– Ну и пес с ней, - сказал Овцын.
– Я привык завивать горе веревочкой во «Флоренции». Не возражаете?
– Нисколько. Ближе к дому, - согласился Постников.
Степочка встретил Овцына, почтительно и радостно выгибая спину. Он три раза получил по рублю на чай и не сомневался, что четвертый рубль уже шуршит в его кармане. Принимая заказ, он гнулся и называл Овцына «товарищ капитан».
– Почему «капитан»?
– спросил Постников, когда отошел почтительный Степочка.
– Я и есть капитан, - сказал Овцын.
– Никакой я не астроном, а
природный моряк с пятнадцатилетним стажем.
– Ловко, - улыбнулся Постников.
– Как же понимать вашу нынешнюю деятельность?
– Я и сам-то не очень ее понимаю. Впрочем, деятельность окончена. Сегодняшняя поездка в обсерваторию - это мой последний вклад в отечественную астрономию.
– Понятно, понятно, - приговаривал Постников, постукивая вилкой по краю блюдца.
– Вы чувствуете себя не на своем месте, и это вас угнетает... Когда я услышал, что вы решили отказаться от такой приятной синекуры, как представительство на нашем заводе, я сперва изумился. Обыкновенному человеку так же несвойственно отказываться от оплачиваемого безделья, как и возвращать найденные на дороге кошельки.
– Дело не в деньгах, - сказал Овцын.
– Деньги, которые платят мне, можно получать и даром, греха не будет. Жизнь проходит даром, вот что обидно! За какие деньги вы согласились бы стать пустым местом?
– Сумма должна быть очень большая, - улыбнулся Постников.
– Через месяц вы от нее откажетесь и вернетесь на завод, где вы чувствуете себя личностью, получая маленькие суммы.
Пришел Степочка и накрыл стол.
– Странное существо человек разумный, - рассуждал Постников, заев водку лимоном.
– Никакими веревками он ни к какому столбу не привязан. Иди на все четыре стороны. Тем не менее он живет в единственном на свете городе, а заезжая в другие города, чувствует себя неуютно. Другом его может стать кто-то единственный, и бывает, что этого «кого-то» он всю жизнь не находит, но и не заменяет его другим. Единственную женщину он любит, и чаще всего не ту, которая кажется ему самой красивой и умной. Одно единственное дело его увлекает; и если это дело ему недоступно, он чувствует себя несчастным. Трудно человеку разумному... Почему чем лучше работает у человека мозг, тем строже он себя ограничивает? Вы знаете, какая геометрическая фигура самая совершенная?
– Меня учили, что окружность, - сказал Овцын.
– Вот-вот, - произнес Постников, - часто нас учили не тому, чему надо бы учить... Точка - вот высшее из совершенств. Она не имеет ни длины, ни объема, и тем не менее в ней все!
– Что же в ней уместится?
– Все, - повторил Постников.
– Что хотите. И сфера, и линия, и окружность, и квадрат, и конус. Любую фигуру я могу путем ряда последовательных уменьшений превратить в точку, и от этого фигура не перестанет оставаться собой. Точка - это самое маленькое все. Общий знаменатель мироздания. Из этого следует, что путь к совершенству -ограничение. Сведение протяженностей и объемов к минимуму, в идеале к точке. Все во мне стремится к моему центру. Мой центр стремится к центру Земли. Центр Земли стремится к центру Солнца. Центр Солнца стремится к центру Галактики - и так далее. Мой центр стремится к центру всех центров, который такая же точка, как и любой другой центр. И когда-нибудь все центры сольются и станут одной точкой.
– Но тогда жизнь прекратится, - сказал Овцын.
Постников рассмеялся, выпил еще рюмку и по трепал Овцына по плечу.
– Потому-то, мой друг, движение и называется формой существования материи. С достижением совершенства всякое существование материи прекращается. Вот как опасно стремиться к совершенству!
– А вы мыслитель, Аркадий Васильевич, - сказал Овцын, отодвинувшись, чтобы его не трепали по плечу.
– Это не оплачивается, - вздохнул Постников.- Вам из особой симпатии приносят такую прекрасную водку? Впечатление, что в ней совершенно отсутствуют сивушные масла.
– Здесь работает шефом человек, с которым я плавал, - сказал Овцын.
– Он не велел подавать мне гастрономовскую дрянь.
– Тогда вам есть смысл завивать горе веревочкой именно во «Флоренции»... И все же, нельзя ведь только этим и заниматься.
– А кто говорит, что можно.
Через час Постников ушел, и Овцын остался наедине со своими мыслями и опустевшим графином. Впрочем, расторопный Степочка вскоре заменил его на полный. По мере того как пустел и этот, душа успокаивалась, мягчела, а мрачные горизонты озарялись потоками иззаоблачного сияния. Захотелось вызвать Гаврилыча с кухни, потешить сердце воспоминаниями, но хватило ума не сделать этого. Доконав графин, он пошел домой и, ничего не объясняя удивленной жене, лег спать. Утром вместе с похмельным раскаянием пришли сомнения: может, дотянуть до весны в институте? Как-никак дело. Прочное, спокойное, не обременительное и даже не противное. И заработок, обеспечивающий прожиточный минимум. На то, что его употребляют для затыкания дыр, можно не обращать внимания. Что он найдет лучше?
Выпил кофе и поехал в институт. Но по дороге пересел в другой поезд. Вспомнил, что маленькая Наташа с косичкой делает эту работу вполне профессионально. Поэтому ему надо делать другую работу. Может быть, он занял место какой-нибудь другой маленькой Наташи, которая очень хочет делать эту работу.
Пробродив три часа по городу, он поехал к Алексею Гавриловичу, и тот обрадовался, засуетился, велел жене накрывать на стол.
После вчерашнего в голове опять царапалось, мозг зачерствел и покрылся коркой. Перепутавшиеся его извилины рождали муторные мысли, и казалось, что от стопочки весь ералаш придет в порядок.
– Оставил я свою работу, Гаврилыч, - сообщил он.
Ирина Михайловна сказала испуганно:
– Как же так? Не поладили с кем-нибудь?
– Не поладил, - кивнул Овцын.
– С самим собой не поладил.
– Беда!
– вздохнул Алексей Гаврилович.
– Теперь понятно, отчего вы каждый день во «Флоренции».
– Каждый день?
– снова испугалась Ирина Михайловна.
– Как же это можно? Как только Эра Николаевна терпит!
– Не будем трогать Эру Николаевну, - сказал Овцын.