Два апреля

Кирносов Алексей Алексеевич

– Дери.

– Пойми, - сказала она, обняв его и притянув к себе.
– У редактора совершенно больное сердце и совершенно безошибочное чутье. Он славен тем, что принимает решения быстро и никогда не ошибается.

– Меня поразил его взгляд, - вспомнил Овцын.
– Я чувствовал себя под ним машинкой, которую развинчивают на детали.

– Некоторые чувствуют себя еще более скверно, - сказала Эра.
– Я чувствовала себя машинкой, которую не сегодня-завтра сдадут в металлолом.

– Он с тобой плохо обращался?

– Он со всеми обращается одинаково...

Понимаешь, один человек показывает тебе, чего он стоит. А другой показывает, чего ты стоишь. Это две основные манеры в отношении высшего к низшему. Редактор очень точно дает тебе понять, чего ты стоишь. И это не радует, если ты стоишь дешево... Только не делай вид, будто ты выше этого, и не смей отказываться от командировки.

– Ты не будешь скучать?
– спросил он.

– Конечно, буду, - сказала Эра.
– Но ты не будешь скучать.

– Я уже как-то настроился стать на зимний отстой в министерстве.

Эра посмотрела на него, покачала головой:

– Долго ли ты там простоишь? Месяц? Полтора? А потом снова душевная депрессия, волчий взгляд и эта мерзкая «Флоренция»?

Вспомнив засыпанную пеплом скатерть, пустые графины, услужливого Степочку и часы, останавливающиеся в полночь, он вздрогнул, произнес:

– Вечная память...

– Тебе надо двигаться, - сказала Эра.

– Значит, мне надо двигаться, - повторил он.

В понедельник вечером он сидел в кабинете шефа и временами ежился под его препарирующим взглядом.

– Ехать в какую-нибудь тундру - это долго, дорого, да и вам не с руки, - говорил шеф.
– Раз уж вы моряк, поезжайте к морю. Будете в родной стихии, все увидите, все поймете и не ошибетесь.

– Сейчас на Севере не замерзло только одно море, - сказал Овцын.

– На Баренцево море и поедете, раз оно одно в рабочем состоянии, -кивнул шеф.
– Адрес в командировочной бумаге я напишу так, чтобы он не стеснял ваши передвижения. Например: Мурманская область. А там сами выберете тему. Условие одно: тема должна быть связана с производством материальных благ.

– Транспортировка угля со Шпицбергена - это производство материальных благ?
– спросил Овцын.

– Уголь, как писали в годы моей молодости, - сказал шеф, - это есть хлеб промышленности. Если вам все понятно, Иван Андреевич, приходите утром в бухгалтерию и оформляйтесь.

Редактор достал из кармана металлический патрон с сине-белой этикеткой, положил под язык широкую лепешку.

– Мне понятно, - сказал Овцын и встал.

Пожимая ему на прощанье руку, редактор сказал:

– Передайте привет Эре Николаевне. Я слежу за ее успехами. Она -моя воспитанница... Это приятно...
– Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
– И о вас я слышу уже давно... Поэтому не изумляйтесь, что альянс совершился столь быстро и гладко.

– Может быть, вам помочь?
– спросил Овцын, с тревогой глядя на серое лицо редактора.

– Ничего страшного, - тихо ответил шеф.
– Идите, капитан...

Овцын вышел и беззвучно прикрыл за собой дверь.

Фролов еще не ушел, он стоял у стола и перетряхивал свой портфель.

– Чищу эту авгиеву конюшню по понедельникам, - сказал он сердито.
– Ну, и как ваши успехи?

– Командировка в Мурманскую область, - ответил Овцын.
– Не знаю, успех ли это.

– Не помню случая, чтобы шеф после первого материала посылал в дальнюю командировку человека со стороны, - сказал Фролов.
– Это начало карьеры, Иван Андреевич.

– На тридцать втором году жизни поздно начинать новую карьеру, -отозвался Овцын.
– Не погубить бы старую.

– Эти две карьеры совмещаются. Еще Паустовский говорил, что самое лучшее - это совместить две карьеры: морскую и писательскую. Черт его знает, сколько хламу скопляется в портфеле за шесть рабочих дней... Хотите почитать завтрашнюю газету?

– Давайте, - сказал Овцын.
– Никогда в жизни не читал завтрашних

газет.

Фролов перегнулся через стол, достал из ящика верстку, испещренную карандашными пометками.

Бегло просмотрев, Овцын сказал:

– Ваши заголовки могут вселить оптимизм в душу самого закоренелого меланхолика. Это же ода! «На новую ступень», «Триста видов добрых услуг», «Забота о красоте», «Хороший старт», «Плюс триста тысяч киловатт», и так далее, и так далее.

– Вы заскучали по пессимизму?
– Фролов вскинул брови.
– Тогда почитайте сообщения из-за границы.

– М-да... Англию ожидают неприятности... Причина трудностей -господство монополий...

Овцын прочитал газету до конца, снова стал смотреть первую страницу, потому что Фролов еще копался в своем портфеле. Взгляд его остановился на знакомой фамилии. «Указ Президиума Верховного Совета СССР, - прочел он, - о награждении лейтенанта Левченко Владимира Георгиевича орденом Красного Знамени... За мужество и отвагу, проявленные при охране государственной границы СССР, наградить лейтенанта Левченко Владимира Георгиевича орденом Красного Знамени посмертно...»

У него передернулись плечи, он стал читать снова, отчаянно и наивно надеясь, что теперь не будет последнего слова «посмертно», но слово никуда не исчезло, так и осталось стоять в конце фразы. Его пальцы сжались, скомкав лист верстки.

– Что это вы обнаружили?
– удивился Фролов, подошел и забрал у него верстку.

– Вы не знаете подробностей этого Указа?
– спросил Овцын.

– Указа?
– Фролов покачал головой.
– Нет, ничего не поступало. Дело касается охраны границ, а там сплошь секреты. Вы знали этого человека? Да ведь в вашем очерке встречается фамилия Левченко...

– Это его отец, - сказал Овцын.
– Впрочем, сына я тоже знал, он был командиром пограничного катера.

– Был... Можно себе представить, что произошло, - печально проговорил Фролов.
– Но если погиб катер, почему наградили только командира?

– Значит, катер не погиб. Погиб только командир, - сказал Овцын.

– Он единственный сын?

– Как будто.

– Трудно вам будет утешить отца, - сказал Фролов, и Овцын удивился, откуда тот знает, что он только что подумал о том, что по пути в Мурманск надо задержаться в Ленинграде.