Два года в тундре
Шрифт:
После обеда выехали на разведку к болоту.
К вечеру ребята вернулись, выяснив, что чукчи говорили правду. Прохода через болото найти не удалось. Оста вался один выход — перебираться водою на другую сторону лимана. Обсуждать организацию переправы пригласили всех чукчей. Все сошлись на том, чтобы вперед пустить лодку, а за ней на веревках тянуть лошадей. Переправу решили начата с утра, но к сожалению, начался сильный ветер и разгулялась крупная волна, — переправу пришлось отложить. На следующий день к вечеру ветер начал стихать, и к утру можно было ожидать тихую погоду, о чем и предупредили старшину чукчей.
Проснулись рано. Гришу командировали поднимать чукчей, а Семен и Первак принялись собирать лошадей. Прошло с полчаса, а Гриша все не возвращался. Васильев
— Гриша, скажи старшине, чтобы поторопился.
— Да я ему говорил.
— Ну, а он что?
— Говорит, попьем чаю, начнем.
— А долго они будут распивать чай?
— Не знаю, наверно недолго.
Это «недолго» затянулось на два часа. Наконец чукчи появились из яранг. Покурили, еще раз посоветовались между собою и стали готовить плоскодонную лодку. Утлое суденышко протекало по всем швам. Чукчи мхом позатыкали дыры и, укрепив мачту для паруса, спустили лодку на воду. Для пробы решили переправить одну из средних по силе лошадей. Расчет был таков, что если переплывет средняя, то сильные безусловно не отстанут, ну а слабым, в крайнем случае, придется подвязать «пузыри» из бидонов из-под керосина.
В лодку сели четверо: двое чукчей взялись за весла, один сел за руль, а Вася Первак на веревке должен был тянуть за собой лошадь. Лодка тронулась, веревка натянулась, и лошадь нехотя сделала первые шаги. Итти долго не пришлось. В 5–6 метрах начиналась значительная глубина, и лошадь поплыла. Парус надулся, чукчи, помогая веслами, регулировали скорость движения. Лошадь прекрасно проплыла пятьдесят, сто, двести метров и так же уверенно продолжала плыть дальше. Примерно половина расстояния была пройдена. Стоявшие на берегу чукчи были захвачены спортивным интересом. На середине реки лошади стало плыть труднее. В бинокль было видно, как она напрягала все свои силы. Ее сносило течением. Вдруг лошадь на секунду погрузилась с головой в воду, но опять продолжала плыть. Вот еще раз погрузилась, и опять вынырнула. В третий раз скрылась под водой, но опять подвигалась все ближе и ближе к цели. До берега оставалось 40–50 метров, одна-две минуты, и… лошадь нырнула в четвертый и последний раз. В бинокль было видно, как Вася Первак обрезал веревку и пустил ее за борт. Лошадь погибла.
— Лошадь камака (лошадь погибла)! — раздались голоса чукчей, но в ту же минуту все стихло, и они, будто виноватые, сбились в кучу и не проронили больше ни единого слова. Рисковать оставшимися лошадьми не решились, Надо было искать другого выхода.
Прежде всего требовалось во что бы то ни стало предупредить Скляра, стоящего лагерем у фактории, о невозможности дальнейшего движения отряда. На совещание снова пригласили чукчей. Они описали путь к фактории и уверяли, что если переплыть на лодке на другую сторону лимана, а затем перевалить через видневшиеся вдали сопки, то можно за один день добраться до места. Гор, как они уверяли, впереди было немного, и уже с них виднелась фактория.
— Гриша! Спроси чукчей, может быть кто-нибудь из них согласится проводить нас, мы хорошо заплатим.
Желающих не нашлось. По тем или иным причинам, все оказались очень занятыми. Одним надо было итти в олений табун, другим — охотиться на нерп, а третьи просто по своей старости не могли выдержать 30-километрового перехода по тундре и горам. Пришлось Васильеву и Перваку одним перебраться на ту сторону в лодке с винтовкой и рюкзаками за плечами и отправиться на розыски штаба отряда. До сопок прошли 15 километров, поднялись на одну из них, впереди опять виднелись сопки. Спустились, снова поднялись, пошли дальше. По рассказам чукчей, сопки должны были кончиться, а впереди оказалось их очень много. Осмотрели в бинокль местность, но на близость фактории, повидимому, рассчитывать не приходилось. Сзади в долине догорала подожженная трава. Таких поджогов было сделано несколько, для того, чтобы при возвращении итти по старым приметным местам, так как выжженная трава легко опознается с далеких расстояний и, конечно, окажет большую услугу. Голые, ничем не покрытые сопки были так похожи одна на другую, что их не трудно спутать даже вблизи. Внизу гряда сопок тянулась с востока на запад, впереди, на севере, виднелась открытая тундра, прорезанная рекой, которая узкой лентой, извиваясь змейкой, далеко уходила вглубь.
Всматриваясь в даль тундры, путники увидели чуть заметную белую полоску. Снегом это быть не могло, так как он в этих местах давно стаял, а нового еще не выпадало. Решили подойти поближе. С сопки спускались быстро, и через 10–15 минут были уже от нее километрах в двух. Случайно взгляд упал влево, где протекала река.
— Флаг! Честное слово, флаг! — закричал Первак.
Проверили в бинокль. Сомнений не было. Флаг найден, — значит, где-нибудь поблизости должна быть и палатка. Не чувствуя усталости, побежали вприпрыжку по болотистой, кочковатой тундре в направлении видневшегося флага. Вот показалась и палатка. Путь преградила маленькая речка. Попытались найти мелкий брод, но поблизости его не оказалось, пришлось лезть по пояс в ледяную воду. У палатки заметили копошившихся людей, которых подняли на ноги выстрелом из винтовки. Путники, царапая лицо и руки, с трудом пробирались сквозь колючие кусты. Скоро заметили просвет, а через минуту открылся вид на реку, которая в этом месте, видимо, была нс глубока, так как сквозь воду просвечивало дно. Ширина реки достигала метров 400. Сложив руки рупором, Васильев закричал на противоположный берег:
— Лодку!
Эхо отдалось в долине реки.
— Лодку! — еще громче закричал Вася.
— Лодку давайте сюда!
— Нет у нас лодки, — послышался ответ.
— Давайте лодку! — продолжал настаивать Васильев.
— Лодка течет, дать не можем.
Васильев решил, что Скляр просто не понял, кто идет, и принялся кричать изо всех сил:
— Иван Андреевич! Скляр! Это я, Васильев!
— Чего?
— Я, Васильев! Лодку давай сюда!
Путников узнали, потому что на противоположном берегу подбежали к лодке, подтащили ее к воде и принялись за починку. Минут через 10 переправились через реку. Почти у самого берега Скляр бросил весла, видимо, все еще сомневаясь, что с ним говорит Васильев.
— Андреевич! Неужели не узнал меня?
— Как вы сюда попали? — спрашивает Скляр.
— Подгребай ближе, после расскажем.
В лодке вчетвером разместились свободно. Скляр попрожнему сидел за веслами, Мария рулила.
— Лошади, что ли, разбежались? — прервал молчание Скляр.
— Нет, лошади целы, не разбежались, одной только меньше стало.
— Как? Почему?
Васильеву пришлось рассказать всю историю. В палатке за ужином обсудили создавшееся положение. Дробить отряд на два лагеря не имело смысла, и было решено во что бы то ни стало соединиться. Васильев и Первая ушли пешком в свой лагерь, а Скляр и Мария должны были как-нибудь ухитриться проехать туда по реке.
Уже вечерело, когда между зелеными, косматыми берегами Скляр и Мария заметили косой белый треугольник.
— Парус… откуда это?
— Конечно, это чукчи, — говорит Скляр. — Русские сюда на лодке не пойдут. Что ж, пригласим их почаевать.
Три выстрела многоголосым эхом прокатились над холмами. Но что это? Треугольник медленно повернул, как будто сигнальный выстрел испугал находившихся в лодке. Вот они и парус опустили.
— Ничего! Они будут здесь сегодня же, — категорически заявил Скляр. — Налаживай чай, Мария!
Скляр угадал. Не прошло и часа, как к берегу причалила чукотская байдарка с тремя гребцами. Байдарка была без груза. Размеры ее как раз подходили для предстоящего путешествия в Канчаланский лиман. Настроение в лагере поднялось. Скляр усердно помогал чукчам тащить байдарку на берег, что легко удалось, так как судно из моржовой шкуры, натянутой на деревянный остов, не представляло большой тяжести. На берег вышли трое чукчей. У самого старшего были могучие плечи, голова выбрита начисто, и лишь на самой маковке оставлен длинный «оселедец». Обращали на себя внимание его ширококостное коричневое лицо, живой взгляд темных глаз под угловатыми густыми бровями, крутые ноздри и желтый оскал губастого полнозубого рта.