Два господина из Брюсселя
Шрифт:
— Нет, не цена, а инвентарный номер изделия.
— А-а, — протянул слегка успокоенный Давид.
— Как только вы определитесь с выбором, я посмотрю в своем списке стоимость изделия.
По-прежнему сомневаясь, что у него хватит денег, Давид нейтральным тоном задал волновавший его вопрос:
— Вот, к примеру, этот браслет — сколько он стоит?
Жан направился к своей конторке, небрежно бросив:
— А сколько вы планируете потратить на подарок?
Давид побледнел, судорожно сглотнул и едва слышно пробормотал, чувствуя, что влип:
— Пятьдесят?
Жан,
— Пятьдесят? — переспросил он. — Вполне достаточно, этот браслет стоит в два раза меньше: двадцать пять.
— Двадцать пять?! — воскликнул Давид.
— Да, двадцать пять. А так как речь идет о вашей первой покупке в нашем магазине, я могу сделать небольшую скидку… Скажем, двадцать два… меньше никак нельзя. Итак, молодой человек, двадцать два.
Глаза Давида заблестели.
Жан и Лоран понимающе переглянулись: браслет стоил в сорок раз дороже. Но даже под пыткой они не признались бы в этом.
Жан подошел к Давиду:
— Не торопитесь. Подумайте. Видите, я не закрываю учетную книгу; если вам что-либо понравится, я назову стоимость.
— О, спасибо!
Подросток бросил взгляд на раскинувшиеся перед ним сокровища, которые вдруг сделались доступными, и с увлечением пошел на второй заход.
Жан не сводил с него глаз:
— Ваша мать коллекционирует драгоценности?
— О нет! — ответил Давид. — Как только у нее появляется немного денег, она тратит их на нас. Она вообще о себе не думает.
— А ваш отец?
Вопрос задал Лоран, сидевший в уголке, он не мог сдержать любопытства.
Давид обернулся:
— Господин, мой отец хронически болен. Ему бы хотелось помогать нам, но он прикован к инвалидному креслу и с трудом может говорить.
— Вы его любите?
Возмущенный и задетый за живое, Давид напрягся:
— Ну конечно! Бедный папа… Ему-то не повезло, зато мне здорово повезло с отцом.
Жан и Лоран на несколько минут лишились дара речи. В представлениях мальчика Эдди был его настоящим отцом, который дорожил сыном, чтил жену и, если бы его не разбил паралич, он смог бы работать. Поразительная наивность!.. Эта душевная чистота сразила мужчин, Давид показался им ангелом, сошедшим к демонам.
Через полчаса Давид столкнулся со сложной дилеммой: он не знал, что предпочесть — пресловутый браслет или серьги с изумрудами. Жан и Лоран торжествующе переглядывались, у них стучало в висках: как здорово, что Давид остановил свой выбор на изумрудах, самом дорогом изделии во всем магазине! Здесь возникало такое несоответствие между реальной ценой и тем, что он мог заплатить, что они заранее поздравляли себя. Эта ложь достойно увенчает историю!
— Я хотел спросить… — прошептал Давид.
— Что?
— Неужели это изумруды?
Жан так жаждал помочь мальчику, что охотно бы ввел его в заблуждение. Однако Давид был далеко не глуп.
— Вы правы, молодой человек, — решительно произнес Жан. — За эту цену изумруды не купишь. Но обратите внимание: это вовсе не фальшивые стекляшки! Если ударить по камню, он останется цел.
— Правда? — пробормотал заинтригованный Давид.
— Да. Речь идет о полудрагоценном камне, который добывают в Бразилии, его вполне можно сравнить с изумрудом. Он называется эмеродино. Ни по виду, ни на ощупь никто, в том числе профессионалы, не отличит его от изумруда. Это может показать лишь химический анализ. Я не стану вам лгать.
— Спасибо.
— Но вы можете совершенно спокойно сказать вашей маме, что это изумруды.
— О нет! Она не поверит, что у меня на это хватило денег.
— Ну, как угодно.
Когда Давид удалился, зажав в руке сокровище, перед этим сто раз поблагодарив, будто понимая, как обязан этим господам, Жан и Лоран в изнеможении опустились в кресла.
— Невероятно… Он пришел сюда…
— Говорил с нами…
— Давид!
— Браво! Классная выдумка с этим эмеродино: я чуть не попался на удочку.
Лоран встал, оглядел Галерею королевы, где еще звучали шаги Давида, потом посмотрел на Жана:
— Послушай, если с нами что-нибудь случится, я бы хотел, чтобы все, чем мы владеем, отошло Давиду.
Жан вскочил:
— Что?!
— Представь себе, — продолжил Лоран, — мы куда-нибудь летим и пилот сообщает о серьезной технической неисправности. Так вот, перед катастрофой мы с тобой сможем утешиться, во-первых, тем, что мы умрем вместе, а во-вторых, все достанется Давиду.
— Согласен с тобой на двести процентов! — подхватил Жан.
Назавтра они отправились к нотариусу и составили одинаковые завещания: они завещали свое имущество тому из них, кто переживет своего спутника, а когда умрет и он, все отойдет Давиду Гренье.
Поздно вечером они распили три бутылки шампанского; поднимая бокалы, они произносили речи, обращаясь к далекому мальчику, который и не подозревал об этом; остаток ночи они посвятили любви.
Каждый год накануне Дня матери Давид вновь заглядывал в магазин. Возмужав, он не утратил ни живости, ни детской свежести, что придавало ему очарование и трогало сердца.
Каждый раз его встречали торговцы, которых он, как ему казалось, не видел целый год, не подозревая, что они следили за ним. Следили, когда он выходил из коллежа после занятий, когда занимался спортом, принимал участие в спектаклях по окончании учебного года; от Жана и Лорана не ускользало ни одно его публичное появление, они смешивались с толпой, так что ни Давид, ни Женевьева их не замечали.
Они сознательно отказались сокращать дистанцию. Их отношение к Давиду и Женевьеве превратилось в тайный культ, подобно их символическому венчанию в соборе Святой Гудулы. Правда, однажды, когда Давид выказал интерес к драматическому искусству, Лоран предложил ему побывать за кулисами театра; в другой раз Жан предложил мальчику посмотреть кинематографический шедевр, который шел неподалеку. К счастью, всякий раз другой был начеку и вмешивался: ни в коем случае не стоило создавать дружескую или приятельскую связь между ними и Давидом! Хоть они и следили за его жизнью, о сближении не могло быть и речи.