Два призрака для сестренки Рэйчел
Шрифт:
— И дочь вся в мать? — сухо спросил он.
Ключ в ладонях согрелся, и я отперла замок.
— Как вам нравится.
Только теперь Пирс поднялся по лестнице, оглядывая улицу в последний раз.
— Мама? — позвала я, когда открыла дверь, но я знала по легкой подсветке в зале, исходящей из кухни, что в доме никого нет. Взглянув на Пирса, топтавшегося на пороге, я улыбнулась.
— Заходите.
Пирс посмотрел на заляпанные слякотью ботинки.
— Я не хотел бы испачкать
— Ну так потопайте ногами, — сказала я, взяв его за руку и потянув в дом. — Закройте дверь, пока тепло не ушло.
В темноте, из-за закрытой двери, я щелкнула выключателем в прихожей, и Пирс покосился на лампу. Я ненавидела зеленый цвет, которым были окрашены прихожая и гостиная. Рамки с фотографиями висели на стенах в коридоре перед кухней: фотографии мои и Робби, кусочки нашей жизни. Я оглянулась на Пирса, который все еще смотрел на лампу, но, несомненно, прикладывал много усилий, чтобы ни о чем не спрашивать. Я спрятала улыбку и спросила себя, когда любопытство возьмет верх над его попытками скрыть впечатления.
— У вас так много ковров, — произнес он, наконец, шагая за мной.
— Спасибо, — снова сказала я и сняла пальто.
Взгляд Пирса, наконец, уперся в стены.
— И фотографии. В цвете.
— Вы видели фотографии? — удивилась я и он кивнул.
— У меня было изображение со мной, — с гордостью проговорил он и протянул руку к портрету.
— Это вы? Она прекрасна! — произнес он в благоговении. — Выражение, запечатленное художником, захватывает дух. Ни один из Божьих пейзажей не выглядел бы так красиво.
Я смотрела на фото, которого он касался в почтении, а затем на Пирса со смешанными чувствами.
Это было мое лицо среди осенних листьев, глаза столь же зеленые и живые, как вся вселенная, волосы переливаются всеми оттенками осени. Я только что вернулась из больницы, и можно заметить, что я была больна по бледной коже и похудевшему лицу. Но моя улыбка была действительно красивой; улыбка, которую я подарила папе, когда он щёлкнул затвор, поблагодарив его за радость, которую мы нашли в простых удовольствиях обычного дня.
— Его сделал мой папа, — тихо проговорила я, отводя взгляд в сторону. — Проходите на кухню, — пригласила я, смаргивая слезы, навернувшиеся на глаза.
Это я должна была умереть раньше него, а не наоборот.
— Я не знаю, как долго мамы не будет, — громко сказала я, услышав его шаги за спиной. — Но если мы сможем найти то, что нам пригодится, и уйти, все будет в порядке. Прощаться проще, чем получать разрешение.
Пирс медленно вошел, нерешительно оглядывая стол, настенные часы, холодную плиту, раковину и посмотрел на меня, когда я бросила пальто и сумку на стул.
— Вы и ваша мать живете тут одни? — спросил он.
Удивленная интонацией его вопроса, я заколебалась.
— Мм… Да. Робби приехал с Западного побережья, но он возвращается на следующей неделе.
Он перевел яркие синие глаза с потолка на меня.
— Калифорния?
— Орегон.
Пирс снова взглянул на холодную плиту, видимо, угадав ее предназначение по медному котелку с традиционным клюквенным чаем на солнцестояние, который уже остыл.
— Ваша мать очень храбрая женщина, раз воспитала вас в одиночестве.
Если бы он только знал, как часто все происходило наоборот.
— Может да, а может и нет, — сказала я, направляясь к кофеварке, и заглянула внутрь, проверяя фильтр. — Не хотите кофе?
Пирс снял пальто и аккуратно повесил его на спинку стула. Руки потянулись к несуществующему галстуку, как будто он хотел ослабить его.
— Я бы не отказался, но наше ограниченное время это позволяет?
Я щелкнула выключателем, и кофеварка заработала. Мне понравились его слова. Очень стильно у него получалось.
— Да. Вы хотите помочь мне на чердаке?
Не дожидаясь ответа, я вышла в коридор, направляясь в остальную часть дома. Пирс следовал прямо за мной.
— Это ванная, — сообщила я, когда мы прошли мимо. — Моя комната находится в конце коридора, а мамина рядом. Комната Робби рядом с гостиной, хотя сейчас она больше похожа на чулан.
— А слуги живут на чердаке? — спросил он, когда мы остановились перед выдвигающейся лестницей.
— Слуги? — спросила я, уставившись на него. — У нас нет слуг.
Пирс выглядел таким же удивленным, как я себя чувствовала.
— Но ковры, фотографии, тепло вашего дома, его обстановка… — он замолчал, вопросительно разведя руками, и я покраснела, когда до меня дошло.
— Пирс, — смущенно начала я. — Мы принадлежим к среднему классу. А единственный раз, когда у меня был слуга, это когда Робби проиграл пари и драил мою комнату целый месяц.
Его рот приоткрылся.
— Это средний класс?
И я кивнула, вытянув сверху шнур и всем весом повиснув на нем.
— Большая часть города.
Люк сдвинулся всего на дюйм, и руки ослабли. Веревка вырвалась, люк захлопнулся, а я свалилась на четвереньки. Противно. Пирс взял шнур и встал под люком. Он был ненамного меня выше, но намного мускулистее.
— Я сама могу, — сказала я, но руки дрожали. Я наблюдала, как он потянул вниз, и лестница опустилась, будто ничего не весила. Но весила она прилично. Пирс посмотрел наверх в темноту, подул прохладный воздух, и он вздрогнул, когда я включила свет.