Два шага до горизонта
Шрифт:
– Я не в силах перенести тебя за стены этой тюрьмы, – ответил Граис.
У него не было абсолютно никакого желания спорить с Грудваром. Сейчас он чувствовал лишь усталость – слишком много сил уходило на то, чтобы поддерживать жизнь в разбитом болезнью теле Митея. А стоило ли это делать? Митей был обречен. Для того, чтобы спасти его, требовалась интенсивная терапия, которую невозможно было обеспечить в условиях Йера.
– Ты ведь сумел в свое время убежать из-под стражи. – Это снова был Грудвар. Граис было решил, что бородач уснул, однако он все еще сидел рядом, неподвижный и невидимый в кромешной тьме, царящей в камере. – Как тебе это удалось?
– Все было совсем не так, как ты думаешь, – не стал вдаваться в объяснения Граис. – Мой опыт вряд ли чем-то тебе поможет.
– И все же, – никак не желал отставать от него Грудвар.
– Ты ведь собирался бежать по дороге на ониксовые копи, – напомнил Граис Грудвару его же собственные слова.
– А, – по легкому движению воздуха у щеки Граис решил, что его собеседник махнул рукой. – Это была пустая бравада. Перед отправкой на рудники каторжников заковывают в кандалы. Со скованными ногами, к каждой из которых к тому же подвешено по каменному ядру, не очень-то побегаешь. Бежать нужно сейчас, до вынесения приговора.
– У тебя есть какой-то план? – просто так, без особого интереса спросил Граис.
– Главное – выбраться из камеры, – наклонившись к самому уху Граиса, зашептал Грудвар. – На первом этаже только несколько человек охраны. При неожиданном нападении справиться с ними не составит труда. А уже с оружием в руках можно будет попробовать пробиться за ворота.
– План, достойный самоубийцы, – устало заметил Граис.
– Не скажи, – возразил ему Грудвар. – Ночью шалеи отдыхают, полностью полагаясь на надежность дверей и запоров.
– И каким же образом ты собираешься открыть замок?
– Дверь камеры закрывается только на засов.
– Какая разница, если он находится снаружи, а ты – внутри.
– Я подумал, – вкрадчиво начал Грудвар. – Что, если ты обладаешь способностью перемещать свое тело по воздуху, то, возможно, сумеешь и отодвинуть засов, не прикасаясь к нему руками.
Граис ничего не ответил.
А что он мог сказать Грудвару? Что жизни одного-двух йеритов ничего не стоят по сравнению с теми проблемами, которые предстояло решить ксеносу? Ведь если он поможет Грудвару бежать, то уже не сможет рассчитывать на благожелательное отношение к себе наместника. А то еще и самому придется скрываться, чтобы не оказаться обвиненным в пособничестве бунтовщикам… А сколько еще охранников убьют Грудвар и Слим, прорываясь на свободу? Да и смогут ли они сами выбраться за тюремные стены?..
– Эй, – негромко окликнул Граиса Грудвар. – Ты что молчишь?
– У каждого свой Путь к Поднебесному, Грудвар, – ответил ему Граис. – И если уж ты встал на него, то идти следует до конца.
– Ты хочешь сказать, что у нас с тобой разные пути?
– Похоже, что так.
– Разве ты не хочешь увидеть Йер свободным?
– Сейчас не время говорить об этом. – Граис вздохнул. – Я очень устал… Мне нужно хотя бы немного отдохнуть…
– Ну-ну…
Граис услышал, как зашелестела солома, – Грудвар отодвинулся в сторону от него.
Граис выпрямил спину и, расслабив мышцы шеи, опустил подбородок на грудь. Скрестив ноги на полу, он положил руки между коленей. Сделав три глубоких вдоха, Граис погрузился в медитационный транс, который должен был помочь ему восстановить силы. Ему предстояло еще, как минимум, два дня провести в этом жутком месте.
Перед самым рассветом Граиса вернул в реальность страшный предсмертный хрип, вырвавшийся из горла Митея.
Наклонившись, Граис приложил два пальца к шее страдальца и понял, что ему уже ничем нельзя помочь.
– Что там еще? – заворочался разбуженный старик.
– Митей умер.
Граис сложил руки Митея на животе. Проведя ладонью по лицу мертвого, он закрыл ему глаза.
– Ну вот, – забрюзжал старик. – Теперь у нас еще и покойник, которого неизвестно когда отсюда уберут.
– В чем бы меня ни обвиняли, я не должен находиться в одной камере с мертвецом! – неожиданно закричал вскочивший на ноги Грудвар. – Пусть убирают его немедленно! По такой жаре он к полудню завоняет!
Грудвар бросился к двери и изо всех сил принялся колотить в нее кулаками.
– Эй, ты что это так раздухарился? – удивленно повернулся в его сторону старик. – Плети захотел?
Словно не слыша обращенных к нему вопросов старика, Грудвар продолжал колотить в дверь камеры, теперь еще пустив в дело и ноги. Гул от его ударов стоял такой, словно колотили в пустую бочку.
– Открывайте, поганцы! – надрывая глотку, орал Грудвар. – Открывайте, чтоб вам пусто было!..
Граис не мог взять в толк, что вдруг случилось с уравновешенным и, как ему казалось, умеющим контролировать себя Грудваром? Что за бес в него вселился? Если шалеи и явятся на его крик, то явно не за тем, чтобы убрать мертвого, а чтобы урезонить живых.
Граис поднялся на ноги, собираясь подойти и успокоить Грудвара, когда на дверь обрушился еще один тяжелый удар, теперь уже снаружи.
– Умолкните, твари! – рявкнул из-за двери шалей и снова ударил в дверь чем-то тяжелым. – Днем всех выставлю на солнцепек!
– У нас в камере покойник! – крикнул Грудвар.
– Вы все там покойники! – хохотнул в ответ шалей. – Утром придет ми-шалей, он и разберется, кого из вас уже пора отдать гаратам!
– Уберите мертвого из камеры! – заорал Грудвар и снова что было сил принялся колотить ногами в дверь.
– Ну ты меня достал, отродье!..
Глухо стукнул откинутый в сторону засов, и дверь камеры распахнулась настежь. В тусклом свете масляных ламп, освещающих коридор, в дверном проеме возник силуэт высокого, широкоплечего шалея. Всклокоченные волосы у него на голове не были прикрыты кожаным шлемом, – должно быть, шум, поднятый Грудваром, заставил охранника встать с ложа, на котором он отдыхал. Недовольный, заспанный вид шалея явно не сулил беспокойному арестанту ничего хорошего.
– Ну что, тварь, хочешь оказаться вторым покойником в этой камере?