Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Монсеньер, он живет в Париже, на улице Кассет.
— С каких пор?
— Уже три дня.
— Почему он не явился ко мне?
— Ему сказали… простите, монсеньер…
— Заранее прощаю, говорите.
— Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора.
Гонди закусил губу.
— Его обманули, — сказал он. — Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю.
Второй кюре вышел.
— Теперь ваша очередь, — сказал коадъютор, обращаясь к последнему оставшемуся. — Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие?
— Нечто лучшее, монсеньер.
— Ого! Не слишком ли вы много на себя берете? Один предложил мне купца, другой графа; уж не предложите ли вы мне принца?
— Я вам предложу нищего, монсеньер.
— А, понимаю, — произнес Гонди, подумав. — Вы правы, господин кюре; нищего, который поднял бы весь легион бедняков со всех перекрестков Парижа и заставил бы их кричать на всю Францию, что это Мазарини довел их до сумы.
— Именно такой человек у меня есть, — Браво. Кто же это такой?
— Простой нищий, как я уже вам сказал, монсеньер, который просит милостыню и подает святую воду на ступенях церкви святого Евстафия уже лет шесть.
— И вы говорите, что он пользуется большим влиянием среди своих собратьев?
— Известно ли монсеньеру, что нищие тоже имеют свою организацию, что это нечто вроде союза неимущих против имущих, союза, в который каждый вносит свою долю и который имеет своего главу?
— Да, я уже кое-что слыхал об этом, — сказал коадъютор.
— Так вот, человек, которого я вам предлагаю, — главный старшина нищих.
— А что вызнаете о нем?
— Ничего, монсеньер; мне только кажется, что его терзают угрызения совести.
— Почему вы так думаете?
— Двадцать восьмого числа каждого месяца он просит меня отслужить мессу за упокой одной особы, умершей насильственной смертью. Я еще вчера служил такую обедню.
— Как его зовут?
— Майяр. Но я думаю, что это не настоящее его имя, — Могли бы мы сейчас застать его на месте?
— Без сомнения.
— Так пойдемте посмотрим на вашего нищего, господин кюре; и если он таков, как вы говорите, то действительно именно вы нашли для нас настоящее сокровище.
Гонди переоделся в светское платье, надел широкополую мягкую шляпу с красным пером, опоясался шпагой, прицепил шпоры к сапогам, завернулся в широкий плащ и последовал за кюре.
Коадъютор и его спутники прошли по улицам, ведущим из архиепископского дворца к церкви св. Евстафия, внимательно изучая настроение народа.
Народ был явно возбужден, но, подобно рою взбудораженных пчел, не знал, что надо делать. Ясно было, что если у него не окажется главарей, дело так и закончится одним лишь ропотом.
Когда они пришли на улицу Прувер, кюре указал рукой на церковную паперть.
— Вот, — сказал он, — этот человек; он на своем месте, Гонди посмотрел в указанную сторону и увидел нищего, сидевшего на стуле; возле него стояло небольшое ведро, а в руках он держал кропило.
— Что, он по особому праву сидит здесь? — спросил Гонди.
— Нет, монсеньер, — отвечал кюре, — он купил у своего предшественника место подателя святой воды.
— Купил?
— Да, эти места продаются; он, кажется, заплатил за свое сто пистолей.
— Значит, этот плут богат?
— Некоторые из них, умирая, оставляют тысяч двадцать или тридцать ливров, иногда даже больше.
— Гм! — произнес со смехом Гонди. — А я и не знал, что, раздавая милостыню, так хорошо помещаю свои деньги.
Они подошли к паперти; когда кюре и коадъютор вступили на первую ступень церковной лестницы, нищий встал и протянул свое кропило.
Это был человек лет шестидесяти пяти — семидесяти, небольшого роста, довольно плотный, с седыми волосами и хищным выражением глаз. На лице его словно отражалась борьба противоположных начал: дурных устремлений, сдерживаемых усилием воли или же раскаянием.
Увидев сопровождавшего кюре шевалье, он слегка вздрогнул и посмотрел на него с удивлением.
Кюре и коадъютор прикоснулись к кропилу концами пальцев и перекрестились; коадъютор бросил серебряную монету в шляпу нищего, лежавшую на земле.
— Майяр, — сказал кюре, — мы пришли с этим господином, чтобы поговорить с вами — Со мной? — произнес нищий. — Слишком много чести для бедняка, подающего святую воду.
В голосе нищего слышалась ирония, которой он не мог скрыть и которая удивила коадъютора.
— Да, — продолжал кюре, видимо привыкший к такому тону, — да, нам хотелось узнать, что вы думаете о сегодняшних событиях и что вы слышали о них от входивших и выходивших из церкви.
Нищий покачал головой.
— События очень печальные, господин кюре, и, как всегда, они падут на голову бедного народа. Что же касается разговоров, то все выражают неудовольствие, все жалуются; но сказать «все» — значит в сущности, сказать «никто».
— Объяснитесь, мой друг, — сказал Гонди.
— Я хочу сказать, что все эти жалобы, проклятия могут вызвать только бурю и молнии, но гром не грянет, пока не найдется предводитель, который бы направил его.
— Друг мой, — сказал Гонди, — вы мне кажетесь человеком очень сметливым; не возьметесь ли вы принять участие в маленькой гражданской войне, если она вдруг разразится, и не окажете ли вы помощь такому предводителю, если он сыщется, вашей личной властью и влиянием, которые вы приобрели над своими товарищами?