Двадцать один год
Шрифт:
========== Глава 45. Отец и сын ==========
Первые дни после разоблачения Пенни-Черри Джеймс и Лили общались между собой очень мало. Слишком многие следили за ними, слишком несчастной выглядела Черрингтон, бродившая по замку с опущенной головкой – броситься к собственному счастью было неловко. Оба, словно соблюдая правило покаяния, едва здоровались друг с другом.
К удивлению многих, травить Пенни не стали. Может, жалость взыграла, или боязнь, что она отомстит потом со всей жестокостью, на которую способен
Тот, отчаянно борясь за власть, пустился на грязные приемы. В газетах появились статьи, затрагивающие семью Крауча. Ему припомнили и то, что мать его, Чарис, была из Блэков, а значит, могла страдать психическими расстройствами, и то, что кузен его жены был посажен в Азкабан за применение Круциатуса к паре молодых магглов. Крауч соизволил ответить, что не намерен оправдывать недостойные поступки своих родственников, но не понимает, как их преступления могут быть связаны с его деятельностью, направленной на благо общества. Выпусков «Ежедневного пророка» теперь ждали, как самую захватывающую книгу. Как назло, на пасхальные каникулы пришлось уехать: Лили досадовала, что пропустит окончание поединка между Краучем и министром, хотя девочки пообещали сохранить для нее подшивку газет.
И все же Крауч проиграл. Наверное, слишком сыграли против него происхождение матери и огласка семейных тайн жены. Во время ужина после приезда с каникул Лили бросилось в глаза лицо его сына. Мальчишка выглядел, несмотря на неприязнь к отцу, совершено убитым и обозленным на весь свет. «Переживает неудачу отца? – гадала Лили. – Значит, все-таки к нему привязан? Или тот, наоборот, сорвал неудачу на жене и сыне, и мальчик переживает из-за этого?» Если так… Лили не жаловала Барти-младшего, отлично помня его выходки по отношению к магглорожденным, но впервые подумала, что Алиса, может быть, в неприятии Крауча не так уж неправа. К чему может привести общество человек, упустивший собственного сына, отыгрывающийся на жене?
Весну сменило лето, экзамены навалились, и вот уже Лили, глянув на календарь, с удивлением обнаружила: со дня её ссоры с Северусом прошел ровно год. Опять стояло столь же ясное утро, и яркий восход обещал жару. День был выходной, Лили после завтрака спустилась во двор, присела на уже обогретую солнцем скамью.
Отдыхая от изнуряющей подготовки к СОВ, Нелли Гамильтон играла с Джуди Браун во что-то вроде тенниса – впрочем, девочки совершенно исказили правила игры, подчинив их своей прихоти. Длинноносенькая очкастая Сьюзен Смолли с важным видом судействовала. Два первокурсника, гриффиндорец и рейвенкловец, в углу двора устроили дуэль.
На скамейке у фонтана в окружении первокурсников и второкурсников сидела Мэрион Риверс. Маделайн Вэнс жалась к её плечу, а Мэрион, как всегда, читала мрачное – на сей раз «Балладу повешенных» Вийона.
– Мы братья ваши, хоть и палачам
Достались мы, обмануты судьбой.
Но ведь никто - известно это вам?
–
Никто из нас не властен над собой!
Мы скоро станем прахом и золой,
Окончена
Нам Бог судья! И к вам, живым, взирая,
Лишь об одном мы просим в этот час:
Не будьте строги, мертвых осуждая,
И помолитесь Господу за нас!
Ребятишки притихли, разинув рты. Лили только покачала головой. Ладно еще самой любить ужасы – хотя тяги Риверс к страшным стихам ей никогда не понять – но зачем пугать детей? С них достаточно новостей в «Ежедневном пророке».
– Жуть какую читает, правда?
– с неловкой развязностью сказали рядом, и от одного этого голоса, обволакивающего и глубокого, у Лили, как всегда, пробежали по коже сладкие мурашки. Джеймс уселся на скамейку верхом, оперся ладонями на сидение и поглядел на девушку исподлобья, виновато и лукаво.
– Не сердишься на меня, Эванс?
– За что я должна сердиться?
– Ну, - он дернул плечами. – К примеру, за Пенни-Черри. Ты сердиться можешь, но я, правда, не хотел. И чем дальше дуться, лучше дай мне сразу по морде.
– Я сержусь? – Лили вскинула брови. – Я дуюсь? С чего ты взял? Я не говорю с тобой только потому, что ты со мной не говоришь. Но кое-что мне все-таки не нравится, - ей давно хотелось высказаться об этом.
– Что? – он, явно волнуясь, взлохматил волосы.
– Хватит называть меня Эванс. У меня имя есть.
– Ну да, - Джеймс покраснел. – Лили. Лили, - повторил он, точно пробуя вкус. – Хорошо. Оно у тебя простое. Вот у Блэков, представляешь, одну девицу века из девятнадцатого звали, - он произнес по слогам, нарочито задыхаясь, - Мисапиноа.
Лили прыснула.
– Бедняжка, за что её так?
– За все хорошее. Не жалей её, Эва… Лили. Она была такой же, как все Блэки. Пытала эльфов Круциатусами или, может быть, просто порола их плетью, презирала магглов и считала себя выше других на том основании, что ничего не делала в жизни.
– Такой же, как все Блэки… - Лили смотрела на перехлест струй фонтана. – А Сириус?
Джеймс фыркнул.
– Иногда я его боюсь. Только никому не говори, и особенно ему, а то мне придется хуже, чем блэковским эльфам, - увидев, как вытянулось лицо Лили, Джеймс посерьезнел. – Он совсем не такой. Он на все для своих готов, понимаешь? К дементорам за них пойдет, если надо.
В лице Поттера мужское удивительно сочеталось с мальчишеским, и Лили так же сильно хотелось коснуться его губ, как и надрать ему уши.
– Джеймс, а можно… - он слегка хрюкнул, когда она назвала его по имени. – Можно, я тебе волосы приглажу?
Поттер кивнул, трогательно краснея. Девушка бережно провела ладонью по его вихрам, удивляясь их мягкости и податливости. Кажется, пара усилий – и она приведет ему голову в порядок, но ничуть не бывало: вихры выпрямились, как только она убрала руки.
– Заколдовал ты их, что ли?
– Природа заколдовала, Э… Лили.
Она еще держала руки у него на плечах. Его остроскулое смуглое лицо, ореховые глаза с длинными выгоревшими ресницами, обветренные, потрескавшиеся губы были совсем близко. И Лили сама не поняла, как случилось, что всем телом она прильнула к нему, грудью прижалась к его широкой груди, и шеи их сплелись, и губы соприкоснулись…