Двадцатое июля
Шрифт:
Водитель вышел из машины, уложил груз в багажник, приоткрыл заднюю дверцу:
— Прошу.
Однако стоило Гизевиусу расположиться на сиденье, как с обеих сторон в машину впрыгнули мужчины незапоминающейся внешности и, зажав его своими телами, захлопнули за собой двери. На переднем сиденье тем временем вальяжно расположился пожилой человек в дорогом костюме.
— Господин Бонхоффер, — первым, естественно, заговорил пожилой, — нас попросили сопроводить вас до Берна.
— Но я не еду в Берн. — «Валет» почувствовал сухость в горле. — Это недоразумение.
— Как вам будет угодно, — пожал плечами
Плечи Гизевиуса поникли. Ничто ему не помогло. Ни то, что он не пошел к Штольцу. Ни то, что достал билет сам, а не воспользовался услугами гестапо. Все насмарку. Они все равно его выследили. Они — это наверняка гестапо.
— Можно задать вопрос?
Пожилой отрицательно качнул головой:
— Нежелательно.
Мюллер долго, минут сорок, листал папку с делом Куркова. Сергей сидел напротив и безучастно наблюдал за столь дотошным следователем, представившимся ему Шлейхером. От скуки он начал изучать внешность гестаповца, запоминая ее при этом почти с фотографической точностью. Мужик невысокого роста, редкие волосы, глубокие залысины со стороны лба, тонкие губы, твердый крепкий подбородок. На переносице характерные тени: носит очки. Хотя тщательно это скрывает. К примеру, как сейчас. Дурная привычка: когда читает, страницу придерживает левой рукой, а пальцами правой выбивает незатейлевую мелодию по столешнице.
Мюллер оторвался от чтения и еще раз внимательно оглядел молодого человека.
— Фамилия, имя?
— Курков Александр. — Солдат сделал паузу и добавил: — Петрович.
— Легенда меня не интересует. Настоящее имя.
— Шилов Сергей Иванович. Родился в Ставрополе…
— Достаточно. — Мюллер кивнул на материалы уголовного дела: — Это ваши подвиги здесь описаны?
— Мои.
— Кроме воровства, чем еще зарабатывали на существование?
Курков неопределенно пожал плечами:
— Разным. В основном физическим трудом. Но этим на, как вы выразились, существование, особо не заработаешь.
— Вы знаете, что в Германии не приветствуется воровство? Наши законы очень строги к желающим завладеть чужой собственностью.
— А я и не собираюсь воровать.
— Чем же вы собираетесь заниматься в будущем?
— До будущего нужно сперва дожить. А там как карта ляжет.
— Воровской сленг приберегите для другого случая. Почему решили перейти на нашу сторону?
— На той стороне я не нашел для себя ничего хорошего. А здесь Европа. Другой уровень.
— Больший выбор благ?
— Зачем же так? Я ведь свои мозги могу применить и в мирных целях. И не только себе капитал составить, а и обществу пользу принести.
— Кстати, по поводу пользы обществу. — Мюллер раскрыл папку на нужной странице. — Расскажите, при каких обстоятельствах вы застрелили капитана Шталя?
Курков протестующе вскинул руку:
— Я защищался, а не убивал его.
— Я сформулировал вопрос некорректно? Лично мне разницы не видится.
— Потому что вы находитесь по ту сторону стола. Вы сказали, что я застрелил, но это можно расценить как преднамеренное убийство. И потому я с вашими словами не согласен.
Лицо шефа гестапо не выражало никаких эмоций. Казалось, будто он знает все слова арестованного наперед.
— Вы довольно неплохо разбираетесь в нюансах речи.
— А как же иначе? Бывает, судья сделает ошибку в таком нюансе, и срок увеличивается на несколько лет.
— Хорошо. Расскажите свою версию произошедших событий. И без нюансов.
Пока Курков детально излагал события последних двух суток, Мюллер с любопытством его разглядывал. Как, черт побери, этот парень смог за короткое время соединить несоединимое? Бургдорфа искали несколько десятков человек. Целенаправленно. С использованием всего арсенала гестапо. А сидящий напротив варвар с ним просто случайно столкнулся. Так сказать, нежданная встреча. Гизевиус не пришел на встречу со Штольцем, зато, кажется, ему нашлась достойная замена.
— Стоп, — остановил Мюллер рассказ Куркова. — Теперь подробнее о сражении возле метро.
Сергей начал издалека, и Мюллер, склонившись к столу, вновь углубился в размышления. Да, похоже, встреча с двойником действительно случайность. Превратность судьбы. Или насмешка. Как ни назови, а парнишка все равно обскакал его подчиненна. А выигрывает не тот, на кого ставят, а тот, кому фарт сопутствует.
Телефонный звонок разом оборвал и рассказ одного, и раздумья другого.
— Слушаю. — Группенфюрер умел молниеносно переключаться на новую информацию.
— Господин генерал… — «Мельник» плотнее прижал трубку к уху: и без того высокий голос Кнохена от возбуждения буквально звенел и его мог услышать русский. Плюс ко всему эта дурная привычка называть всех по званию.
— Что?
— Мейзингер погиб.
Мюллеру понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное.
— Каким образом?
— Убили. Водопроводной трубой.
— Подозреваемый?
— Сбежал.
«За решетку! — хотелось заорать на весь кабинет. — Всех за решетку!» Однако ответ прозвучал спокойно:
— Оставайтесь на месте. — Мюллер опустил трубку на рычаг. — Вот что, господин Шилов. До моего возвращения вы останетесь в нашем уютном заведении. А чтобы вам не было скучно, изложите свой рассказ в письменном виде. Со всеми подробностями. И попрошу ни одной не забыть. Это в ваших интересах.
Пока машина пробиралась сквозь заторы и пробки, образованные вследствие недавнего авианалета, пальцы шефа гестапо выбивали по кожаной спинке кресла тирольский танец.
«Ай да БургдорфІ — Мюллер нервно покусывал нижнюю губу. — Недооценили мы его. Хотя почему «мы»? Я недооценил! Я один. Шилов наверняка о корректоре не упомянет. И правильно сделает. Не дай бог, кто-нибудь захочет взглянуть на показания русского. Не нужно, чтобы кто-то еще знал, как пересеклись их дорожки. Но каков же подлец корректор…»
Машина притормозила рядом с подбитым танком. Мюллер поздоровался со всеми сразу и, слушая доклад Тимана, прошел в сопровождении сотрудников к трупу Мейзингера.
Тиман и Кнохен, если верить их устному отчету, уже тщательно осмотрели труп коллеги и пришли к интересным выводам.
— Судя по всему, их было двое, господин группенфюрер. Смотрите, — Кнохен откинул серое одеяло, позаимствованное из подземного логова Бургдорфа, и глазам Мюллера предстал обнаженный труп Мейзингера. Глубокая рана в области паха и, естественно, вздутие.