Двадцатое июля

Рем Станислав

Борман уступил место Шпееру, усадив движением руки зал. Тот явно нервничал. Рейхслейтер знал причину нервозности министра. Сделать доклад о состоянии производства вооружения и ослаблении дисциплины рабочих на производстве доктору приказали два часа назад. Точнее, сразу после того как рехслейтеру доложили, что Шпеер посетил министерство «Хромого», то есть Геббельса, и находился в нем довольно продолжительное время. Борман с удовлетворением потер руки. Выступление министра не планировалось. Но Шпеера нужно было, как говорится, вышибить из седла: на случай, если он задумал, а скорее всего

так оно и было, играть свою партию с Геббельсом. Борман нуждался в Шпеере как ни в ком ином. Точнее, его интересовало то, за производство чего именно тот отвечал. Вооружение. И в первую очередь секретное вооружение. То, с чем можно было безболезненно перейти после на сторону противника. А потому сегодня министра военной промышленности Германии ожидал полный провал, на что и рассчитывал рейхслейтер: за столь короткий срок Шпеер никак не мог подготовиться к детальному выступлению. Ни морально, ни физически. А значит, в докладе будут провалы. Этим и воспользуются четверо гаулейтеров, которых Борман лично проинструктировал перед совещанием.

Однако все произошло не так, как рассчитывал партайгеноссе.

Министр прошел к центру подиума, открыл футляр и спокойно, методично, принялся вынимать из него большие листы бумаги.

Рейхслейтер с недоумением наблюдал за движениями Шпеера. Ни о какой нервозности не могло идти и речи. Шпеер даже улыбнулся кому-то в зале. Демонстративная независимость молодого человека совсем не понравилась организатору съезда. Следовало бы его осадить, указать на место. А кто мог сделать подобное лучше, чем толпа? Особенно если ее грамотно направить. Борман отыскал взглядом одного из своих людей и еле заметно кивнул ему головой.

А Шпеер тем временем развесил схемы, повернулся к залу, окинул присутствующих долгим взглядом и начал доклад. С первых же слов докладчика Борман понял: его план провалился. Причем с треском.

Министр выбрал такую тактику ведения беседы, от которой даже у подготовленной аудитории опустились руки.

Шпеер не стал разглагольствовать о состоянии промышленности. Оставил в стороне и общие рассуждения о положении на данный момент Германии. Он просто обрушил на аудиторию волну статистических данных, характеризующих достижения его министерства. Едва публика усвоила таблицы и выкладки к ним, как Шпеер тут же доложил о новых программах, порученных ему фюрером. Борман сжал кулаки: его люди сидели, словно завороженные. А как иначе: против фюрера не пойдешь.

После этого доктор перешел к больной для Бормана теме, отчего рейхслейтер и вовсе вознегодовал. По той простой причине, что имел прямое отношение к финансовому разгильдяйству в военных кругах, о котором заявлял Шпеер. На многочисленных примерах министр продемонстировал, какие огромные ресурсы вооружения и запасных частей для военной техники имеет, однако не использует вермахт. Указка летала по схемам, показывая аудитории, как можно увеличить производство того или иного вида вооружения. Единственное, о чем умолчал Шпеер, так это о том, что все резолюции по использованию данных резервов проходили через руки Бормана. Именно он не давал своей санкции на их использование.

В зале кто-то выкрикнул: «Саботаж!». Толпа вмиг поддержала вопль. Борман вздрогнул: до этого момента молчавшая и послушная аудитория мгновенно превратилась в возмущенную неуправляемую массу. Гаулейтеры кричали, хлопали руками по спинкам кресел, свистели, требовали немедленно отправить виновных на плаху. Министр Шпеер приостановил выступление и молча наблюдал за беснующейся толпой.

Борман мысленно ему поаплодировал. Вывернулся, сукин сын. Теперь его люди уже ничего не смогут сделать.

Зал остывал медленно. Министр военной промышленности вернулся на отведенное место, и Борману не оставалось ничего другого, как выйти к трибуне и поблагодарить Шпеера за четкое, аргументированное и детальное выступление.

Через полчаса совещание закончилось.

— О чем вы говорили с «Хромоножкой»? — спросил Шпеера рейхслейтер, когда зал опустел. Он даже не потрудился прикрыть в своих словах неприязнь, питаемую по отношению к Геббельсу.

— Мы с господином Геббельсом обсуждали траурную церемонию.

— Два с половиной часа? Не смешите меня. Тем более подготовка идет полным ходом еще со вчерашнего дня.

— За мной следили?

— Ни в коем случае. Я сам собирался встретиться с Геббельсом, но ваш визит помешал мне. И все-таки, о чем вы с ним говорили?

— О покойниках, герр Борман, и ни о ком другом. Если нас, конечно, подобная тема интересует.

* * *

Курков покинул здание гестапо в семь тридцать две вечера.

Машина Скорцени медленно тронулась за ним, проверяя, нет ли слежки. Но все было чисто.

Через два квартала люди штурмбаннфюрера подхватили курсанта под руки и втолкнули в машину.

— Кто вас допрашивал? — Скорцени, расположившийся на переднем сиденье, извернулся всем телом, чтобы видеть реакцию Сергея.

— Шлейхер.

— Звание, должность?

— Он мне представился только как следователь.

— Опишите его внешность.

Выслушав отрет, Скорцени прищурился:

— Что же вы за птица, Шилов, если вами интересуется гестапо? Уголовное расследование — сказки для дилетантов.

— Вы хотите сказать, что меня допрашивали не в криминальной полиции, а в гестапо?

— Нет. В доме инвалидов. — В голосе штурмбаннфюрера прозвучали нотки недовольства. — Судя по всему, вы им много чего рассказали. А вот мне, исходя из происходящего, мало.

— Что вас заставляет делать такие скоропалительные выводы, господин штурмбаннфюрер? — Курков старался говорить спокойно и обстоятельно. Скорцени находился сейчас в слишком возбужденном состоянии и мог неправильно расценить любые его эмоции.

— А то, что вы живым и в довольно здравом виде покинули сие заведение. Что еще интересовало гестапо кроме Шталя?

Курков пожал плечами:

— Вроде ничего особенного. По крайней мере мне так показалось. Обыденные вопросы о наших взаимоотношениях с капитаном. О деталях его попытки спасти того офицера…

— Гестапо никогда не интересуется тем, что вы назвали «ничего особенного»! — грубо перебил Скорцени. — Гестапо всегда копает там, где нужно, и там, где есть чего копать.

Таким командира Курков еще не видел.