Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Шрифт:
Прелесть! Правда?
Позавчера, 28-го, в 9 утра мне позвонила Ек. Павл. [Пешкова]. И трагическим голосом, задыхаясь, сказала, что ей никак не удается склеить свой дом.Оказалось, что она говорила о дне рождения (28-го) Ал. Макс. и что ей не удалось устроить встречу даже самых близких — Тимоша на даче (В. Ф. довел ее до спазм
Может, к Вашему возвращению буду уже „завлякательной“, и Вы меня позовете в гости и смотреть уточек, которые, наверное, уже тоже вернутся на Ваш прудик.
На веточках вишни (Ваших) расцвели 4 цветочка, очень чахлых, а потом все зелененькие завязи начали осыпаться — пришлось выбросить, хоть и грустно было.
„Спартак“ все еще не шел. У меня все же время от времени начинают прорезаться желания…»
«2 апреля 1962 г., Москва
… Вот уже 10 дней, как Вы улетели, и надеюсь, что уже освоили павлинов и много других красот. А здесь у нас?
— Ежедневно дождь и туман. Я, делая пхе! на все это, зажигаю электричество и не смотрю в окна — единственный способ, чтобы не прийти в окончательное уныние или вновь не заболеть. Все знакомые болеют, даже самые здоровенные. Все же за последние 2 дня были радости: 1. Статья в „Известия“ от 31 марта — „Мужество таланта“, подписанная ленинградскими народными балеринами из Кировского театра. Это разоблачение в очень вежливой форме всех гадостей Сергеева и Дудинской. Очень было приятно читать.
Сейчас звонила Галя Уланова и пригласила на 4-е на „Спартака“. Очень жалею, что пойду не с Вами. Напишу Вам после спектакля…»
«7 апреля 1962 г., Москва
Дорогая Фаюмчик, Вы, вероятно, уже загорели и по цвету приблизились к золотистым фаюмским портретам. Да благословит Вас вечная природа, а я целую и скучаю без Вас очень, и нет у меня защиты и сочувствия от Тамариных „нет“!
Нехорошо, конечно, но я Вам изменила — обольстила меня Галя Уланова и ее чванный супруг, пригласив на премьеру „Спартака“, которая состоялась 4-го апреля в Большом. Все умучены Якобсоном, но все равно в спектакле много интересного, но ленинградский лучше и по исполнителям, и потому, что здесь внесли некоторые перетасовки, которые многое запутали, и спектакль окончательно стал не „Спартак“, а пир Красса. Плисецкая танцует Фригию, трагическую подругу Спартака, и это ей совсем не подходит, не получается, и она очень противная. Даже Лиля Юрьевна [Брик] это видит.
По-настоящему поражает танцем Васильев — он раб.
Публика замирает от эротики, но многие возмущаются, что нет танцев (не на пуантах!) и нет пачек. Эротика освещена во всю силу электроэнергии, отпущенной Большому. И даже мне иногда было неловко.
Оркестр перегромыхал, но все равно музыка хороша, и многое у Якобсона тоже. Глупо выглядел Н. Д. Волков, выходивший первым раскланиваться за чужое (Якобсона) либретто. Какой позор!
Очень хочу еще раз увидеть с Вами вместе этот спектакль. Якобсон при встрече изобразил небывалую любовь ко мне!?! В зал теперь напускают со всех сторон (дует! откуда, не понять) такой холод, что даже мужчины поднимают воротники. Думала, что простужусь, но, кажется, „пронесло“.
Сегодня по телевизору давали концерт Г. Вишневской, аккомпанировал на рояле ее супруг Ростропович. Это было феноменально прекрасно!..»
Анна Алексеевна — Валентине Михайловне
«10 апреля 1962 г., Крым, санаторий „Н. Ореанда“
Дорогой друг,
Спасибо за память, очень было приятно получить от Вас письмо. Мы здесь ведем очень подвижную жизнь, шныряем то туда, то сюда. Уже были в Севастополе, там обегали весь город и даже забежали в Херсонес,
Севастополь очень веселый южный городок, если бы не типовые дома 5-этажные, как везде в Москве, было бы совсем хорошо. Центр новый классический, а все склоны в маленьких беленьких домиках, все в садах. Диорама — дрянь, панорама — классическая.
Вчера мы были за Бахчисараем в Астрофизической обсерватории, смотрели гигантский телескоп (зеркало 2 м 60 см). Все место необыкновенно живописно, в самом центре Крымского плато — с одной стороны Чатырдаг, с другой — бухта Севастополя и, наконец, степи Симферополя. Все видно кругом, как на море. Стоят в зелени купола Обсерватории. Когда вошли туда, где большой телескоп, и нам показали, как все движется, а движется все, кроме пола, — стены, купол, сам телескоп, то казалось, что все стоит, а сама вертишься чуть ли не вверх ногами (вроде Гагарина!).
Когда вернемся, то обязательно пойдем на Спартака, очень хочется электроэротики. Здесь живут главным образом инвалиды, больные и пенсионеры, так что эротика очень сомнительного свойства. Хорошеньких девушек нет, только среди обслуживающего персонала.
Надо заметить, что Крым все же очень украинизировался. <…> Страшно подумать, как мы расправились с населением, нет ни одного татарина. Как это страшно… Бр-р-р.
Я очень рада, что увижу Вас на будущей неделе, а то уж очень давно мы нигде не были вместе и Вы не были у нас…»
«5 апреля 1963 г. [164]
Дорогая Валентина Михайловна!
Чудный друг мой, спасибо за ласковые слова. Вы знаете какие-то особенные комбинации слов, которые очень трогают.
Велите Тане за Вами заехать и приезжайте меня навестить, мне это не только можно, но очень нужно. Правда, в больницу приходить как-то не очень уютно, но меня обещают достаточно подлечить, чтобы мы могли с П. Л. поехать в Ореанду числа 29-го апреля. Все равно, где хромать и прыгать на одной ноге. А П. Л. надо отдохнуть. <…> В Крыму будет уже совсем хорошо в это время, и Вы еще будете в Ялте, так что это большое удовольствие, которое маячит впереди. Я Вам, кажется, рассказывала о нашем одном английском друге, который, когда мы первый раз ехали с ним из Лондона в Ленинград на нашем пароходике, болел морской болезнью. А на мои сочувствия и сетования, что ему плохо, отвечал, что это первый раз с ним и он с интересом следит за новыми ощущениями. Я это запомнила на всю жизнь и стараюсь применять, когда нужно. Так вот, я первый раз в больнице, и все очень интересно. Я лежу в общей палате, так время скорее проходит, и оказывается, что так много разных вещей надо сделать и научиться лежа в постели, что у меня нет минуты свободной и о портретной живописи я еще не успела подумать. Целую очень, очень крепко, дорогой друг. П. Л. бывает каждый день!..»
164
Это и следующие пять писем Анна Алексеевна написала из больницы, где лежала со сломанной ногой.
«7 апреля 1963 г., Москва
Дорогая Валентина Михайловна, друг чудесный и так хорошо умеющий писать. Я, говоря стилем или словами Ираклия, готова сломать вторую ногу, чтобы продолжать получать от Вас письма! Очень надеюсь (и это вроде миража, который меня манит вперед и вперед за здоровую ногу), что в конце мая мы все же поедем в Ореанду! Так что пишите „больше и лучше“, чтобы можно было Вас умолить почитать [165] …
165
Речь идет о книге воспоминаний В. М. Ходасевич.