Дважды возрожденный
Шрифт:
Но почему вокруг так темно? И вообще, где я и кто меня поместил в этот прочный кокон? Руками ощупываю свое лицо, боясь не обнаружить глаз на положенном месте.
Хух! Нашел. Дрожащие пальцы ощупывают закрытые веки. Ах вот в чем дело, глаза всего лишь закрыты! А я уже и испугаться успел. Медленно открываю глаза и вижу привычную серость окружающего мира. Тусклый свет садящегося солнца вызывает в открытых глазах резкую боль и заставляет прикрыть их ладонью. Проходит несколько минут, и я постепенно привыкаю к интенсивности света и начинаю осматриваться по сторонам. Я сижу на остатках разорванного пополам спального мешка. Ах так вот с каким коконом
– Ай! Горячо!
– Яростно дую на источающую пар пищу и отправляю первую ложку в рот. Ум-м-м! Как вкусно! Никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Обжигаясь, я быстро опустошаю содержимое котелка и верчу головой в поисках еще какого-нибудь съестного.
В таком состоянии меня застают Мичман и Мотор, появившиеся с оружием в руках из-за скалы.
– О!
– удивленно восклицает Мотор и бросается ко мне.
– Живой? Мичман, ты посмотри - живой ведь! Не соврал пацан.
– Он заглядывает в котелок, валяющийся у моих ног.
– И все сожрал! Даже нам не оставил!
– Виктор, как самочувствие?
– заботливо спрашивает подошедший Мичман.
– Нормально, - отмахиваюсь я.
– Еще еда есть?
– Подожди.
– Мотор прытко ныряет в объемный багажник вездехода и возвращается с двумя банками.
Я выхватываю их у него из рук. Для меня сейчас нет ничего важнее пищи.
– Подожди, - тянет руку за банкой Мичман, - дай я открою.
Я отрицательно машу головой и резким движением рук разрываю жестяную емкость пополам. Из лопнувшей банки на джинсы льется поток томата и выпадают кусочки лосося. Не замечая удивленных взглядов, я выуживаю пальцами из половинок банки куски рыбы и с довольным урчанием отправляю их в рот.
– Вкусно!
– радостно чавкаю я.
– Еще давай. Вторую банку постигла та же участь. Мичман и Мотор пристроились в паре метров от меня и с интересом наблюдают за пиршеством. Я останавливаюсь только на пятой банке.
– С тобой все нормально?
– с беспокойством интересуется Мичман.
– Уже да.
– Я постепенно возвращаюсь к нормальному образу мышления, вырвавшись из лап животного голода.
Только сейчас я вспоминаю события, предшествовавшие моему обжорству, и инстинктивно хватаюсь за грудь. Под обрывками пятнистой куртки, покрытой пятнами засохшей крови, я нахожу абсолютно целое тело. С удивлением провожу рукой по гладкой коже. Все на месте, даже родинка в районе солнечного сплетения. Не может такого быть! Я же точно помню, что отскочившая от скалы глыба проломила мне грудную клетку. Потом... Что же было потом? Я тру лоб рукой, испачканной в томате, пытаясь вспомнить. Потом я видел Аню. А дальше... Нет. Не помню.
– А где мальчик?
– верчу я головой в поисках ребенка с ангельской улыбкой.
– Убили?
– Давай по порядку, - предлагает Мичман.
– Только ты, наверное, сперва переоденься, а то видок у тебя... как из могилы восставший.
– Именно из могилы, - пробасил Мотор.
Осмотрев себя с ног до головы, качаю головой. Действительно, видок. Иначе и не скажешь.
Пока я осматриваю себя, Мотор притащил рюкзак с одеждой и канистру с водой. С наслаждением смываю с себя грязь и кровь и надеваю чистую одежду, с удивлением оглядывая свой невредимый торс.
– Ну, я готов слушать.
– Закончив процедуры, я устраиваюсь поудобнее на плоском шероховатом камне.
– Рассказывайте, что тут произошло, а то я, похоже, пропустил самое интересное.
– Это точно, - согласно кивает Мотор и радостно улыбается.
– Тут такое происходило...
Мичман и Мотор, перебивая друг друга, начинают рассказ. Оказывается, что после того, как камень припечатал меня к земле, они оба забыли о лакте и бросились ко мне убирать камень. Лакт не двигался с места, пока они торчали надо мной. Просто стоял и с любопытством смотрел на происходящее. Я мучился недолго и минуты через две отправился экспрессом на тот свет с раздавленной грудной клеткой. Увидев, что я умер, Мотор с диким рычанием ухватился за свой пулемет и попытался изрешетить мальчишку, но непослушный палец так и не смог нажать на курок. Ребенок полностью контролировал их действия. Заставив их стоять как изваяния, он подошел ко мне и приложил руки к поврежденной груди. Подчиняясь его жестам, сломанные ребра начали выпрямляться, приобретая положенную форму, а плоть стягиваться и зарастать на глазах. Когда он минут через тридцать отошел от меня, я уже дышал и на грудной клетке исчезли последние шрамы.
– ...потом он ушел, - закончил свой рассказ Мичман.
– Как ушел? Куда ушел?
– не понял я.
– Точно не знаю, - пожал он плечами, - гулять по срезам, наверное.
– И вы его просто так отпустили?
– задохнулся я от негодования.
– Вы случайно не забыли, зачем мы сюда прибыли? Я же обещал...
– Не дергайся ты так, - положил мне руку на плечо Мотор.
– Он ничего не знал. Он просто играл. Играл, не думая о последствиях своих игр. Мы ожидали увидеть здесь воина, а встретили ребенка. Не убивать же его! Да даже если и захотели бы, он бы мигом нас в бараний рог свернул. Ему это раз плюнуть.
– Именно, играл, - поддержал его Мичман.
– Понимаешь, Виктор, по виду ему лет восемь-десять, а фактически ему более трехсот.
– То есть как?
– Ты же сам рассказывал об их длительном сроке жизни.
– Он ничего не помнит о войне с гномами, наверное, тогда он был слишком мал. Мальчик даже с трудом помнит родителей. Он рос сам, на этой дикой пустынной планете, без родителей, без воспитания. У него даже не было понятия о жизни и смерти.
– Варвар какой-то, - говорю я.
– Он сам себе придумывал игры, - недовольно глянул на меня Мичман за то, что я его перебил.
– И мы были для него игрушками. Своего рода оловянными солдатиками. Я сам такими играл в детстве. Бывало, построишь их в ряд - и давай стрелять в них камешками...
– Представляешь, Витек, он просто играл. Мы все были не более чем игрушками, - возмущенно рычит Мотор.
– Этот маленький засранец, играя, приводил из соседних миров разных тварей и натравливал их на нас и гномов. Ты себе это представляешь?
– С трудом, - все еще недоверчиво качаю я головой.
– А как вы с ним общались? Он что, знает русский?
– Они врожденные телепаты, - отвечает Мичман.
– Я когда первый раз услышал в голове его голос, подумал, что сошел с ума. Потом привык. Мы за несколько дней научили его, что такое доброта, сочувствие, любовь... Попытались сделать из него человека... Он впитывал все новое для себя, как губка воду. И самое главное, - он сделал эффектную паузу, - он сказал, что ему нравится быть человеком.