Дважды возрожденный

Мурич Виктор Борисович

Дверь распахивается, и стража бросает нам под ноги взъерошенную гномиху-принцессу с таким же, как и у нас, браслетом на руке. Судя по ее внешнему виду, она изрядно сопротивлялась. Аккуратно сшитая длинная кожаная рубаха разорвана на спине, на голове, у основания хвоста волос обширный кровоподтек. Бросив вслед узнице какое-то булькающее ругательство, стража закрывает дверь.

– Здравствуй, Витя, - поднимает она голову.
– Не думала, что еще тебя увижу.
– Она сплевывает сгусток крови на пол и вытирается полой спадающей почти до пят рубахи.

– А я, можно сказать, грезил о нашей встрече, - несмотря на сложившееся положение, выдавливаю я из

себя некоторое подобие шутки.

– Не смешно, - стонет она, пытаясь подняться.

Неожиданно для самого себя я встаю с матраса и помогаю ей. Ухватившись за мою руку, она с тихим стоном поднимается на подгибающиеся ноги. Придерживая ее за плечо, довожу до кучи рваных матрасов. Мотор брезгливо кривится и демонстративно отодвигается в сторону. Гномиха усаживается на матрас, не обращая внимания на его кривляния, а я устраиваюсь напротив на корточках. В тусклом молочном свете камня видно, что ее лицо в синяках, превращающих его в некое подобие страшной маски.

– Это по моей вине ты здесь!
– невесело говорю, глядя на ее отекшее лицо.

Она с недоумением поднимает на меня глаза.

– У нас была старая гномиха, - тихо, как бы извиняясь, говорю я, - она прочла наши мысли. Она знает, что именно ты научила меня переходить из среза в срез.

– Ну и что?
– все еще с непониманием смотрит она на меня.

– Ну ты же сама говорила, что за разглашение этой тайны тебе грозит смертная казнь, - напоминаю я.

– Нет, - отрицательно машет головой гномиха.
– Дело не в этом. Мне предъявлено совершенно другое обвинение, значительно более серьезное. Дело в том...
– Она неожиданно умолкла на полуслове, как будто боясь сказать лишнее. И тут же добавила второпях, отведя глаза в сторону: - Наверное, ты прав. Все дело именно в разглашении способа перехода.

Она явно что-то недоговаривает. На лице Мичмана тоже написано недоверие к словам гномихи.

– Ну и что теперь с нами будет?
– со злостью в голосе обращается Мотор к ней.

– Мне однозначно грозит смерть.
– Она говорит безразличным голосом, как будто речь идет о каком-то пустяке.
– А вам за нарушение Договора, - гномиха на минуту задумалась, - скорее всего, то же.

После этих слов наступила длительная тишина. Я пытаюсь придумать способ вырваться отсюда, но ничего умного в голову как, на зло не лезет. Волей-неволей постоянно возвращаюсь к словам гномихи. Какое же ей предъявили обвинение и за что? И почему она так неожиданно согласилась с моим мнением? Может, стоит спросить ее об этом? Хотя нет. Если бы хотела, сказала бы сама. А так, зачем человеку в душу лезть? Я осекся, заметив, что впервые подумал о ней как о человеке.

– Отсюда можно сбежать?
– с надеждой в голосе спрашиваю у нее.

– Нет, - отрицательно взмахивает она хвостом спутанных волос.
– С этим, поднимает она вверх руку, демонстрируя плотно сидящий на запястье браслет, точно нет. Это якорь, одна из многочисленных игрушек Мастеров. Он привязывает носящего его к текущему срезу и делает переход невозможным.

– А снять его можно?
– вклинивается Мотор, - Распилить, например.

– Только вместе с рукой.

– Какая казнь нас ждет?
– спрашивает, приподнимаясь, Мичман.
– Что у вас здесь принято? Виселица, четвертование, электрический стул? Хотя нет, у вас же, наверное, нет электричества. Или, может, яд?

От его слов у меня пошел мороз по коже, а Мотор испуганно дернулся.

– Скорее всего, нас ждет Арена, - отражается от каменных стен ее голос.

– А это что еще за чертовщина?
– нервным голосом спрашивает Мотор. Что-то вроде наших гладиаторов?

– Арена - это место казни, превращенное в театр. Арена сама рождает ваших противников из числа погибших на ней.

– Если честно, не понял, но звучит крайне занимательно, - подвигается поближе Мичман.
– Можно подробнее?

– Арена поглощает в себя всех, кто погиб, сражаясь на ней, и потом использует их как своих бездумных солдат. На самом деле это уже не живые существа, а точные их копии, рожденные Ареной и повинующиеся ей. Они и существуют-то только в ее пределах.
– Она тяжело вздохнула и продолжила.
– Нам дадут оружие и выпустят на Арену. Если мы продержимся час, то, невзирая на совершенные преступления мы свободны.

– Всего-то!
– радостно вскочил на ноги Мотор и начал лихо боксировать с невидимым противником, тем самым показывая готовность сражаться.
– Имея оружие в руках, продержаться один часик? Так это же раз плюнуть!
– В подтверждение сказанного он демонстративно играет скрытыми под кожаным покровом мышцами.

– На текущий момент существует рекорд, - невесело взглянула гномиха на ликующего Мотора.
– Его продолжительность двадцать минут. Этот рекорд был установлен Тунимом, великим воином и командиром взбунтовавшейся армии копачей. Я тогда была еще совсем маленькой. Дольше него никто продержаться не смог. Обычно все гибнут в первые пять минут.

Мотор с погрустневшей физиономией плюхнулся на свое место и всерьез загоревал.

– У нас есть хоть какой-то шанс выжить на Арене?
– с надеждой в голосе спрашиваю я.
– Хоть минимальный?

– Нет.
– Ответ гномихи короток и безжалостен.

– Ты сказала, что это место казни, превращенное в театр. Почему? спрашивает Мичман.

– На казни будут присутствовать зрители.
– Она брезгливо поморщилась, как будто ей это было неприятно.
– Они будут с интересом наблюдать за нашей смертью и криками подбадривать бойцов Арены.

* * *

Через некоторое время нам принесли еду. Мотор подозрительно заглянул в глиняную миску, окунул в плещущуюся там бормотуху палец и осторожно лизнул. Почмокав, он удовлетворенно кивнул головой и припал к миске.

Тем временем гномиха пыталась что-то узнать у принесшего еду стражника, но он хлопнул дверью перед ее носом.

После окончания трапезы Мичман предлагает всем основательно выспаться, чтобы быть готовыми к трудностям нового дня. С неохотой ложусь на жесткий, пахнущий плесенью матрас и закрываю глаза, абсолютно уверенный, что не смогу уснуть. Но я ошибся. Уже через несколько минут я проваливаюсь в глубокий сон.

ГЛАВА 14

Длинный коридор вывел нас и сопровождающую охрану из пяти закованных в латы гномов к решетчатой двери, сквозь которую видно пространство Арены. Со скрежетом дверь поднимается вверх, и гномы толкают нас в спины. Чуть не упав от сильного толчка, я почти выпрыгиваю на Арену. Мы находимся у края большого круга диаметром метров сто. По периметру Арены идет высокая каменная стена, над которой нависают трибуны, заполненные зрителями. Тысячи гномов собрались посмотреть на нашу смерть. Начинаю чувствовать себя почти актером театра, который вышел на сцену, не зная своей роли. Публика гудит, ожидая начала представления.