Две королевы
Шрифт:
Филипп был агентом инквизиции; надо было заманить голубку в клетку, получить доказательство ее присутствия в камере герцога на случай, если понадобится подтверждать домысел об их тайных сношениях; поэтому, как мы уже видели, королеве и ее служанке предоставили свободу действий и доступ в тюрьму; ничто не помешало им во время подготовленного заранее посещения подземелья. Любовь герцога, его знание двора и интриг презренных инквизиторов подсказали ему, как мы убедились, истину. У коварно обманутой Луизон зародились те же подозрения, и исчезновение Филиппа окончательно убедило ее в их справедливости.
Волнение
На следующий день все во дворце опять шло по заведенному обычаю. Королеве пришлось появиться на мессе, на прочих богослужениях, обедать с королем, посещать монастыри; те же развлечения, то же существование, что и прежде. Подумать только, на карнавале испанцы развлекаются, бросая друг другу в голову посеребренные яйца, наполненные душистой водой! Несчастный испанский народ так истощен, так забит и так обездолен, что у него нет сил даже веселиться! Король обожает игру в бирюльки, и королева играет с ним целыми днями, проигрывая или выигрывая какой-то пистоль. Помимо этого — ни праздников, ни балов, ни менуэтов, ни песен. И это в семнадцать лет! И так ей предстояло провести всю жизнь, рядом с человеком, которого невозможно было полюбить!
Королева стала получать некоторое удовольствие от прогулок в Аранхуэс, прелестную резиденцию испанских королей, которая немного напоминала ей те места, где она провела свое детство. Красивый уголок, отличавшийся двумя особенностями, которых не найдешь почти нигде в Испании: здесь были деревья и вода. Рядом протекают Тахо и Гвадаррама, но путешественникам не набрать в этих реках и стакана воды, к тому же вода эта мутная.
Летом жить в Аранхуэсе невозможно: здесь свирепствует заразная лихорадка; только весной или осенью в этом месте можно провести несколько недель, не больше. На лето там остаются лишь верблюды, которых здесь разводят, и их погонщики, но и те не живут около них постоянно.
Поездки двора в Аранхуэс, как и всё в Испании, отличаются причудливыми странностями. Так, например, в дорогу дамы, за исключением королевы, надевают поверх своей одежды нечто вроде бархатных накидок, зеленых или алых, с золотой и серебряной вышивкой — в Испании эти накидки называют мантильями, и при желании дамы, чтобы их не узнали, закрывают ими лицо. Обычно кавалеры скачут рядом с каретами, они здесь инкогнито, на головах у них — шляпы, прикрывающие лица; таким образом, все друг друга знают, но делают вид, что не узнают: здесь это считается хорошим тоном.
Однажды в сопровождении всех этих притворщиков Мария Луиза отправилась в Аранхуэс, где уже находились король и королева-мать. Духовники не преминули приехать туда тоже. Но с некоторых пор преподобный Сульпиций поубавил строгости и заговорил с королевой помягче, против чего она явно не возражала.
Все сидели в зеленой беседке, неподалеку от дома, к которому вели десять — двенадцать аллей, а рядом находился фламандский фонтан, из статуй которого струями вырывалась вода, обдавая брызгами тех, кто к нему приближался; собравшиеся лакомились шоколадом, вареньями и беседовали. Среди присутствующих была и мадемуазель де Виллар — она очень расхваливала и дом и сад.
— Да, — отрешенно заметила королева, — они немного напоминают мне Сен-Клу, где происходили такие чудесные празднества.
— А в Аранхуэсе их не устраивают, — смеясь, продолжала королева-мать, — именно это вы хотите сказать, дитя мое?
— Я просто вспомнила, сударыня.
— И вам хотелось бы увидеть праздник, не так ли?
— Если на то будет воля короля… — нерешительно ответила Мария Луиза.
— Король хочет этого, — вмешался в разговор Карл II, — но не может: мой народ слишком беден. Но я не буду возражать, если тебе подарят праздник, напротив, я охотно буду сопровождать тебя на него.
— Государь, — воскликнул герцог де Асторга, опережая других грандов, готовых сказать свое слово, — не окажет ли ваше величество такую милость мне, позволив мне первым предложить этот подарок?
— Я согласен, де Асторга: у тебя прекрасный дворец в Мадриде и ты можешь устроить в нем чудесный праздник. Королева увидит, что мы в Испании, если захотим, умеем давать не менее роскошные и пышные балы, чем во Франции.
— В Испании нет недостатка в роскоши и пышности, — заметила королева.
— А чего же не хватает?
— Веселости, государь; любой наш крестьянин из Иль-де-Франса забавнее всех ваших шутов.
— Даже Нада уступает им? — спросил король: он был в хорошем настроении и очень добродушно воспринял колкое замечание королевы.
— Нада не испанец.
— Да, Нада поляк, и он уже никогда не увидит своей страны, — подхватил карлик с такой забавной гримаской, что все рассмеялись.
— Бедный Нада! Мне его очень жаль, — сказала королева.
В этот день она особенно сильно тосковала по родине. К счастью для нее, король не слышал этих последних слов. Но герцог и Нада их не пропустили, а карлик поблагодарил за них королеву, поцеловав подол ее платья.
Итак, празднество у герцога де Асторга было делом решенным, и он попросил короля и королеву назначить день.
— Для подготовки понадобится время, — сказал Карл II. — Даем тебе полтора месяца, воспользуйся отпущенным сроком; мы полагаемся на твой хороший вкус и щедрость.
Еще несколько грандов немедленно стали добиваться той же милости, что была дарована герцогу де Асторга; и в течение минуты королеве было обещано семь или восемь праздников.
Через два дня двор покинул Аранхуэс, и вскоре весь Мадрид бурно обсуждал новость о том, какие роскошные торжества собираются устраивать испанские сеньоры в честь королевы.
Портные, вышивальщицы, ювелиры не имели теперь ни минуты отдыха; король объявил, что по такому случаю хотел бы видеть всех только в новом; и он и придворные сочли своим национальным долгом показать королеве, на что они способны. Во дворец де Асторга собрали всех мастеровых города. Вход туда был строго-настрого запрещен — никто не должен был раньше ее величества проникнуть в тайну происходящего.
В герцогском дворце, одном из самых красивых в Испании, находились бесчисленные богатства и редкости: картины, предметы искусства, великолепная мебель. Сады славились своими размерами и планировкой; сам Ленотр прислал план этих садов отцу нынешнего герцога, дополнившего его зверинцем богаче королевского и редчайшими в мире цветами.