Две половинки (Просто о любви)
Шрифт:
Ни прошлого, ни мыслей, ни слов – ничего не осталось, сгорев в этом неспешном слиянии, – только они! Только вдвоем!
А мир подождет, вместе со всеми проблемами и суетой!
– Пить, – прохрипела Стаська, висевшая у Степана на плече.
– И есть, – усмехнулся он.
Придержав Стаську одной рукой за спину, он дотянулся до стакана с соком на полу и подал ей.
Уединение нарушил телефон, переливаясь мелодией, сообщавшей, что тетушка вызывает племянницу на связь. Стаська, торопливо отпив сока, подскочила со Степановых ног
– Не смотри на меня так! – изобразила возмущение Стаська, отыскав, наконец, трубку, но не торопясь отвечать.
– Как? – хмыкнул он.
– Порочно!
– Я очень порочный, особенно когда смотрю на тебя голенькую!
– Да! – ответила Стаська исходившемуся в припадке телефону, сверкнув глазами на Степана, и, не удержавшись, рассмеялась.
Княгинюшка помолчала, анализируя услышанный счастливый Стаськин смех, и решила уточнить:
– Мне показалось?
– Нет! – звенела счастьем Стаська. – Я тебе потом перезвоню!
– Не переусердствуй! – усмехнулась Сима.
– Набирая твой номер? – смеялась Стаська.
– И в этом тоже! – продолжая улыбаться, посоветовала княгинюшка.
И отключилась без лишних слов.
Стаська закинула куда-то, не глядя, телефон и, освещая пространство вокруг сияющей счастливой улыбкой, предложила:
– Давай, что ли, на кровать перейдем, на полу холодно!
– Минут десять назад тебе так не казалось! – поднимаясь с пола, заметил Больших.
Они не спали ночь.
Переходя от поцелуев к разговорам, тихим и неспешным. Степан рассказывал ей о сестре и родителях, о зяте, которого уважал по-мужски, и о Дениске, в свои полгода уже проявляющем характер, о работе и о Вере. Стаська – о княгинюшке, о родителях и своей работе.
Им очень многое надо было рассказать друг другу, но они не торопились. Зачем? Теперь расскажут, подробно и в деталях – у них все время впереди!
– А как там Василий Федорович? – спросил Степан. – Перст, можно сказать, судьбы, который нас свел! Я Лешке давно звонил, с неделю назад, узнавал о его состоянии.
– Вчера выписали из больницы. Асокины его к себе забрали до полного выздоровления. Он родной брат их домработницы, а она член семьи. Я к нему в больницу не ходила. Княгинюшка навещала, а я от нее все новости узнавала.
– И почему не ходила? – предполагая ответ, спросил Степан.
– Тебя боялась встретить и знала, что не удержусь и начну Василия Федоровича о тебе расспрашивать! – разила честностью Стаська.
– Понятно, как говорит наш Лев Гурьевич.
К полудню они все же уснули, обессиленные, не в состоянии ни разговаривать, ни целоваться, переплетясь руками-ногами, выключились в один момент, словно в омут ухнули, часа в три Степан проснулся и стал собираться. Стаська, не до конца проснувшись, все не могла понять, куда и зачем ему надо ехать.
– Ты спи, – поцеловал ее в висок полностью одетый и готовый к выходу Степан. – Мне надо Ане продукты купить, она не успевает, и отвезти ее в больницу к Юре и обратно, а вечером я вернусь.
– Гумм-м… – поерзала Стаська головой по подушке, что, видимо, означало понимание.
– Тебе придется встать и закрыть за мной дверь, – поцеловав ее еще раз, объяснил Степан с сожалением: так не хотелось ему будить ее окончательно.
Стаська сонно отозвалась, не открывая глаз:
– В верхнем ящике тумбочки в прихожей вторые ключи. Возьми и закрой сам.
– Спи, – сказал он улыбаясь и поцеловал еще раз.
Напоследок.
Улыбка пристроилась на его лице и в душе основательно, он никак не мог перестать улыбаться и когда сел в машину, и когда осторожно выезжал из загроможденного автомобилями двора на проезжую часть. Невозможно было перестать улыбаться и чувствовать звенящее счастьем тело, разум, сердце, когда перед глазами проносились кадр за кадром их ночь, и Стаськины то смешливые, то потрясенные, то наполняющиеся слезами от переживаемого глаза цвета темного меда.
Зазвонил один из сотовых, выложенных им сразу, как только сел в машину, на торпеду. Не служебный.
И на том спасибо – сейчас и в «бой» ему, мягко говоря, не потянуть!
Он посмотрел на определитель номера, и так хорошо пристроившаяся на лице улыбка потухла сама собой – звонили с Вериного домашнего телефона.
– Да! – ответил Степан.
– Степан Сергеевич? – спросила Ольга Львовна осторожно.
– Да, – предчувствуя грядущее, помрачнел Степан.
– Степан Сергеевич, вчера Веру увезли на «скорой» в больницу, – разрыдалась Ольга Львовна. – Ей совсем плохо стало, она сознание потеряла, я и вызвала. Я с ней поехать не могла, Ежика оставить не с кем, а по телефону они справок не дают. И до вас я никак не могла дозвониться!
Да, неслужебный, телефон для личных звонков, он отключил, когда они со Стаськой перебирались с дивана на кровать, и включил только сегодня, когда одевался в прихожей и привычно проверял содержимое карманов и поступившие звонки и сообщения на телефоны.
– Ольга Львовна, вы успокойтесь. А то Ваньку совсем напугаете. В какую больницу ее увезли?
Она сказала номер больницы и продиктовала не нужные Степану номера справочных телефонов. Он выслушал не перебивая.
– А вы сказали врачам скорой, что она обследовалась в другой больнице у конкретного врача? Ее бы госпитализировали туда.
– Она не ходила! – призналась Ольга Львовна и стала по новой всхлипывать. – И вам не призналась! Говорит, незачем понапрасну беспокоить знакомых Степана и его самого! Сходила в нашу поликлинику, ей терапевт дала направления на анализы.
– Диагноз тоже терапевт ставила? – суровым докторским тоном расспрашивал Степан.
– Да, только она сказала, что надо бы уточнить, и выписала направление на УЗИ и к урологу, но Верочка не успела сходить…
«Твою мать! – выругался про себя Степан. – Ну твою же мать! Надо же быть такой идиоткой твердолобой!»