Две столицы
Шрифт:
Они уже не раз обсуждали эту тему и мнение у них было общее. Хлопуша тяжело вздохнул.
— И все — таки государь прав. А ну как Господь разгневается и не отведет руку убийцы в иной раз?
— Это так, — кивнул Шешковский. — Но нам то с тобой чего бояться? Грехом больше. Грехом меньше. Все едино в раю нас не ждут. Сами, своевольно, без приказа порешим Павлушку и ни слова государю не скажем. А можна и этого выблядка — графчика Лешку Бобринского
— Какого такого графчика? — удивился Афанасий
— У Катьки — Степан понизил голос — Сынок от Гришки есть. Прячут
— Так может схватить его? — задумался Хлопуша — У нас нынче добрые людишки в столице, лучших посылали
— А почто он нам? — пожал плечами Шешковский — Лишняя докука
— Вот хитрый ты аки змей, Степа, а простых вещей не уразумеешь — усмехнулся главай Тайного приказа — Да сынка свого Катька да Гришка нам все богачества свои спрятанные отдадут!
— И то правда! И Орлов и Екатерина по заграницам распихали тьму золота — быстро закивал Шешковский — Есть вклады в английских да голландских банках… Но как же царь?
— А мы как и с Павлом ему ничего не скажем. А потом на залотом блюде приподнисем все это богачество! Только вот что, — Хлопуша взял дьяка за ворот — Смотри у меня Степка! Надо очень чисто все сделать. К нам никакой ниточки не должно быть, ибо государь не сможет нас простить опосля.
— К нам то точно не будет, а вот от Петра Федоровича молву отвести вряд ли удастся — поморщился Шешковский —. Даже ежели Павлуша сам вишневой косточкой подавится на пиру, все едино про государя говорить станут. Но Павлушу надо именно сейчас решать, потом все будет ещё скадализированней и неприглядней. А пока что можно все обставить как случай.
Мельница начала разваливаться, ярко освещая лица двух мужчин, не боящихся грязной работы.
Монастырская трапезная по — прежнему исполняла несвойственные ей функции. После отбытия государя с армией, канцлер не стал искать для собрания министров никакого иного помещения. На улице стояла необычная для мая жара и полное безветрие. Несмотря на раскрытые окна, Радищев страдал от духоты и мысленно благодарил царя за запрет на ношение париков и вообще за свободное отношение к одежде. «Пусть все носят то, что им удобно. Для меня главное человеке содержание, а не оболочка» — сказал он как — то раз во время спора о мундирах для государственных чиновников, затеянной Перфильевым. Судя по всему, канцлеру претило партикулярное платье у своих подчиненных, и он постепенно, придирками и насмешками, всем навязал очень строгие темные тона в одежде и отсутствие каких — либо украшений. Это делало чиновничий аппарат похожими на монахов. Что для занятого монастыря было вполне привычно.
Радищева такой стиль в одежде вполне устраивал, но вот Новиков иногда вызывал негодование канцлера, приходя на совещания одетый совершенно простонародно, однажды даже в лаптях. Впрочем, это не было фрондой. Новикова в свое время глубоко задели слова государя о том, что образованная прослойка общества, своего народа не знает и знать не хочет. Представляет его умозрительно и весьма далеко от реальности. Царь даже применил к этой прослойке малоиспользуемый термин «интеллигенция», означающий в масонской среде высшее состояние разума свободного от всякой грубой материи. Хотя явно она такого определения не заслуживает.
Новиков же воспринял критику всерьез и с тех пор начал свое «хождение в народ» как он это называл. Поначалу это выглядело комично и обыватели сразу чуяли в нем барина «за версту». Но помалу он сумел усовершенствовать свою манеру поведения и теперь вполне мог выдать себя за мелкого купца, приказчика или бывшего дворового. Это дало ему возможность больше узнать о образе мысли народа и о том, как листовки его ведомства воспринимаются в массах. Многое с тех пор он изменил в своей работе. Но на советы министров порой приходил прямо из порта или из кабака. Вот и сейчас, в духоте помещения от сапог главного публициста государства разило дегтем.
Но не только духота и запах донимали Радищева. Демьян Савельевич Бесписьменный читал свой доклад по бумажке и делал это крайне занудно и многословно. Земельный передел, начавшийся после первых указов государя, по весне начал набирать обороты. Господские наделы крестьяне присовокупили к своей земле охотно. Но вот идея введения майората вместо общинного владения получила известный отпор. Только в десятой части хозяйств трех губерний землю разделили и зафиксировали это у царевых фискалов или у местного священника. Остальные притворялись дураками и «валяли Ваньку». А меж тем начался сев яровых. Первый сев без барщины.
Перфильев втянулся в обсуждение сельскохозяйственных перспектив, а Радищев мыслями вернулся к беседе, состоявшейся накануне вечером в одном из бараков для дворян.
После ледохода и установления путей сообщения между уездными городами и губернским центром, в Нижний потянулись не только вереницы добровольных рекрутов в армию Петра Федоровича, но и захваченные ими дворянские семьи. Приходилось заботиться и об их размещении и применении. А попутно проводить разъяснительную работу в этой озлобленной и испуганной среде.
Проще всего было Челищеву, который работал с самыми бедными из дворян коих в России было большинство. Высокое жалование и пенсия за выслугу, которые полагались государственным служащим и офицерам были весьма хороши. И перспективы карьерного роста при новом императоре открывались заманчивые для того, чтобы соблазнить бедствующих дворян на принесение присяги и подписание отказного листа. Три десятка дворян уже поступили в распоряжение администрации канцлера и отправились с поручениями в восточные губернии. Женская же часть семейств, из тех что разумели грамоту, осваивалась в роли учителей.
Десяток же дворян, выбранных для Радищева, относились к группе относительно состоятельных. У каждого было не меньше пяти десятков крепостных и этого вполне хватало на достойную аристократа жизнь. Радищев понимал, что будет трудно убедить их принять реформы Петра Федоровича если не сердцем, то хотя бы умом. Но пытаться надо было.
Начал он по обыкновению со знакомства. Почти час, преодолевая настороженность пленников, он расспрашивал их о жизни, быте и постепенно переходил к изложению новой точки зрения на жизнь.