Две стороны одной медали

Траньков Максим

Дед всегда меня учил, что если ты что-то берешься делать, то делать это надо хорошо, и спуску мне не давал. Отец, бывало, порол, иногда, наверно, заслуженно. Но именно дед оказал куда большее влияние. Мы с братом видели и впитывали его пример – он не пил, не курил, до самой смерти делал зарядку. Об его силу воли можно было затачивать мои коньки. Этот пример в жизни мне очень пригодился. Даже когда я уехал из дома, то никогда не пил и не курил – пробовал, конечно, но в привычку это не вошло. Да и слава богу, мне просто не понравилось: ни ощущение, когда кружится голова, ни неприятный вкус во рту, ни последствия. Если дед за что-то принимался, то всегда доводил до конца. Неважно, сколько ему было

лет, неважно, что это было – постройка парника или просто рама на стену. Он выверял все до миллиметра и делал четко и аккуратно. У отца были золотые руки, но он никогда ничего не доделывал. Мог сделать тяп-ляп – держится, и нормально. Если отец что-то разбирал, то оставалась куча деталей: «Работает? Работает! Отстаньте, не нужны, значит, эти детали». Папа мог собрать из чего угодно все что угодно, и всегда это выглядело не очень красиво, хоть и работало. Дед Степан был аккуратным до педантизма. И воспитал это во мне. До сих пор, если я что-то делаю, то буду сидеть до конца – пока не доделаю, не успокоюсь. В тот период времени наука от деда – идти до конца – куда больше, чем наставления и ремень, помогла мне удержаться в спорте. А потом у меня просто не осталось выбора – в моей жизни осталось только фигурное катание.

ЕСЛИ Я ЗАИКАЛСЯ О ТОМ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ В ДРУГОЙ ВИД СПОРТА, МАМА ПЕРВАЯ БЫЛА ПРОТИВ. КАТЕГОРИЧЕСКИ.

Папа часто приезжал на мои тренировки, сидел на трибуне, смотрел, как я катаюсь. Иногда мне было стыдно – все уже самостоятельные, едут потом домой сами, а мне тут два двора идти, а со мной папа. А еще он мог дать втык, если я плохо тренировался… Но все-таки с отцом мы были близки. Иногда мама даже говорила обо мне ему «твой сын», а он отвечал ей о Леше, а «это твой». Он и правда на нее похож, пошел в мамину породу Горбуновых, а я в Траньковых, плюс, если так разобраться, я – спортсмен, а Леха – гуманитарий. Правда, несмотря на это разделение, именно мама и привела меня в свое время на каток.

Я помню, как в начальных классах я заходил к ней в детский сад, где она работала, по пути из школы на каток, до тренировки делал там домашнее задание и обедал. Ее коллеги рассказывают, что с характером у меня беда была уже тогда: когда мы делали уроки, я постоянно спорил с мамой, доказывал, что она неправильно решает, а я как раз все делаю верно. Я вообще много спорил – с учителями в том числе, – мне было важно доказать свою точку зрения. Мама терпела все и всегда меня поддерживала в моих решениях, подбадривала, никогда не ругала за плохие прокаты, а пока я был в Перми, почти все мои выступления были такими. «Ты лучший! У тебя все получится!» – говорила она мне перед каждым выходом на лед.

Когда папы по разным причинам не было дома, именно мама помогала мне в моих важных мальчишеских делах. Мы с ней даже велосипед вместе чинили. Конечно, у меня был старший брат, но отношения между нами дружескими не были никогда, так что мама со мной то гайки крутила, то цепи надевала. Вообще довольно долго первое, что я делал, проснувшись, – это звал маму. Помню, как мы приезжали к кому-то в гости, и мое: «Ма-а-ам!» – вызывало смех у друзей и родственников. Никто не понимал, зачем я ее зову, да я и сам не понимал. Может быть, мне надо было удостовериться, что она рядом? Не знаю.

Маме регулярно доставалось из-за меня. Все-таки я был тем еще хулиганом, когда подрос, то ее вызывали за мои проделки в школу, то к ней прибегали со скандалом соседи. Был забавный случай. К нам домой пришла какая-то соседка и минут 10 орала на мою маму, какой у нее плохой сын и как он куда-то увел ее отпрыска и там что-то случилось. Мама ее слушала выдержанно и спокойно и, когда в крике появилась пауза, сказала, что вообще ее сын Максим уже недели две как в спортивном лагере, так что стоит извиниться

за обвинения.

Тогда я и правда был не виноват, но соседка прибежала к моей маме не просто так, я не был идеальным подростком, и априори любое из ряда вон выходящее происшествие во дворе и школе связывали со мной. Иногда, как в этом случае, совершенно напрасно, чаще всего я и правда был виноват. Мама ругала, но только один на один.

Несмотря на то, что жили мы не богато и еды в то время у нас было не так много, если я заваливался с катка в перерыве между тренировками домой с приятелями – теми, кто жил в общагах, – она умудрялась накормить нас всех. Голодных парней после бесконечных прокатов! Я только сейчас могу представить, как сложно это было в то время. До сих пор не понимаю, из какого топора она делала те каши, но парни ее обожали.

По ночам она шила для меня костюмы для выступлений – их тоже невозможно было нигде купить. Она искала материал, ездила за ним даже в соседние города, если вдруг там что-то «выбрасывали» на прилавки, заказывала знакомым, которые ехали за границу, потом сама кроила и шила. Мой первый и непревзойденный дизайнер! Экипировку тоже искала она. В стране ничего не было, и даже коньки приходилось слезно просить привезти знакомых из-за границы.

Правда, если я заикался о том, чтобы перейти в другой вид спорта, мама первая была против. Категорически. Особенно против командных. Я недавно спросил ее почему. Она объяснила это тем, что я любил компании, собирал их вокруг себя все время, а в Перми это было чревато последствиями. В компаниях всегда находился кто-то, из-за кого они превращались в шайку. Мама очень боялась, что с моим характером я попаду в куда более неприятные ситуации, чем вызов в школу и скандал соседей.

Родители мамы жили недалеко. В отличие от папиных, они были обычными рабочими – Анна Александровна и Иван Андреевич. Мама выросла в частном доме, в очень большой семье, в микрорайоне Южный в Перми. Южный и Южный-2 – это частные одноэтажные дома. Дедушка по маминой линии умер рано, мне было лет 6, я только пошел в школу. Бабушка Аня запомнилась мне хорошо: мы играли в ее яблоневом саду, бабуля делала вкуснейшие пирожки с мясом – посекунчики. Это знаменитейшие пермские пирожки, сочные, которые кусаешь, и из них льется сок. Как-то в Пермь приезжал футболист Саша Кержаков, я его спрашиваю: «На поле-то выйдешь?» – «Нет, посекунчиков прилетел поесть». Посмеялись.

У бабушки было 5 детей, и, естественно, у всех жены, мужья, дети. Вот, помню, все мы собирались, макали эти посекунчики в разведенный уксус и ели. Одно из самых приятных воспоминаний… У бабушки Ани был сахарный диабет. Однажды я случайно к ней приехал один – просто подвез приятель. Зашел в дом, а она лежит бледная, почти не дышит. Я страшно перепугался и побежал домой. Расстояние было очень большим для ребенка: я кое-как напросился в автобус – денег у меня не было, пробежал огромную дамбу, лог, запыхавшись, влетел домой и начал звонить матери. «Скорая» успела вовремя. Бабушку спасли, но ногу ей пришлось отнять. Эта же болезнь и забрала ее позже.

Бабушка ушла, когда я был уже в Питере, в 2000 году. Мы не попрощались: самолет был для меня очень дорог, а на поезде ехать двое суток. Это было вообще страшно: близкие мне люди уходили, а я не мог их проводить. В 2007 году не стало бабушки Оли. В 2010 году, как раз перед тем, как я встал в пару с Таней, умер дед Степан, а в 2013 году со страшной закономерностью для Траньковых в три года умер мой отец Леонид… Я никого из них не похоронил, кроме отца, и очень переживал, что не попрощался, не сказал каких-то последних слов. Ни одной из бабушек, ни дедушке. Фигурное катание, которому я столько отдал и которому столько отдали они, не отпустило меня к ним.