Две стороны одной медали
Шрифт:
Глава 3
До 8 лет я ходил на каток из-под палки: то бабушке голову морочил, то прятался, и в 8 не выдержал и уже взмолился, чтобы от меня отстали. Наконец я был услышан.
Я заранее спланировал речь, позвал родителей и начал: «Папа, мама, нам надо поговорить! Скажите, что мне нужно сделать, чтобы я больше не ходил на каток? Каким видом спорта надо заняться или куда пойти учиться?» Видимо, по тому, как я это сказал, стало понятно, что фигурное катание у меня уже поперек горла и дальше я просто не могу им заниматься. К сожалению, те виды спорта, где я бы хотел что-то делать, прошли мимо меня. Я почему-то ни разу не прошел медкомиссию в бассейн – то цеплял какую-то болячку в подвале, куда лазил за кошками
Конечно, мне хотелось гонять с пацанами по улице – было просто невероятно несправедливо, когда ты играешь в прятки, а тебе мама с балкона кричит: «Максим, домой, нам уже выходить на каток». Да я готов был на что угодно, лишь бы быть как все – бегать, хулиганить, играть в футбол.
До этого знаменательного разговора я неоднократно заводил речь, как мне надоел этот каток, и каждый раз получил ответ: «Что ты будешь делать? Собакам во дворе хвосты крутить?» Мне это выражение запомнилось на всю жизнь. Да хотя бы и это, что угодно, но только не катание, которое я ненавидел. Моему детскому разуму было непонятно, почему я должен заниматься этим непонятным видом спорта, когда других отдают в бокс или на карате… Кто-то смотрел фильмы с Чаком Норрисом, Ван Даммом и шел в кикбоксинг, кто-то ходил на футбол, баскетбол или плавание, вдохновляясь Марадоной, Скотти Пиппеном и Александром Поповым, а у меня – фигурное катание. Это было дико-дико стыдно – все эти блестящие костюмы, все эти вещи, которые я вынужден был на себя напяливать. А еще и Пермь! Ну представьте себе, вот тебя гопники останавливают:
– Ты че, спортсмен?
– Да, спортсмен.
– И че за спорт? – Смотрят так, прищурившись, и плюют с оттяжечкой.
Сказать фигурное катание – это 100-процентный вариант быть избитым. Впрочем, как я сейчас думаю, сказать бокс или карате – это такой же шанс, ведь наверняка пацанве захотелось бы испытать тебя. Но тогда я об этом не думал, казалось, что сразу бы всех победил. Я выработал универсальный ответ – коньки. Это такое общее и размытое понятие, что прокатывало: ведь можно быть и конькобежцем, и хоккеистом, а это уже круто. В общем, каждый раз проносило, хорошо, что у пермских гопников не хватило мозгов спросить, какие именно коньки.
Надо сказать, что мои родители никогда не зацикливались на хороших оценках – все-таки оба были спортсмены, и для них не играли большой роли пятерки. Но при этом у меня перед глазами был пример старшего брата – он забросил спорт, и ему это позволили. Но на спорт и шатания во дворе, от которых спорт должен был отвлечь, у него не было времени, да это и не было ему нужно. Алексей фанатично поглощал знания. Он читал и учился, учился и читал. И вот я решил – а почему бы не сделать и мне так же?
В общем, после разговора с родителями, на совете было решено, что на каток я больше не хожу, но должен принести дневник без троек. Не то чтобы я до этого был разгильдяем, но времени на тренировки уходило достаточно много. Плюс всегда был стереотип: спортсмен – значит, не до учебы, – так что можно было филонить.
Все, кроме математики, давалось мне легко. Я успевал при этом и с друзьями «собакам хвосты крутить» во дворе, и по крышам лазить. Хотя последнее я успевал делать всегда. И если бы только это. Сейчас я понимаю, почему мои родители пытались сделать так, чтобы я был при деле.
Мое детство, мой город Пермь – это пятиэтажка, а под окном – сад и огород. У меня окна выходили на частный сектор. Неподалеку река Егашиха, лог и мичуринские заброшенные сады, и мы, естественно, воровали яблоки. Чего только не было! В нас стреляли солью и попадали. Однажды меня избил мужик. Мы с другом полезли за яблоками, и я не увидел, что там дядька. Друг начал звать меня, но было уже поздно, мужик схватил меня и начал избивать, пинать ногами,
Мои сверстники тырили не только яблоки, но и угоняли велики. В Перми до сих пор есть велосипедный завод. Тогда велик был больше чем средством передвижения. Это была религия. Их украшали, таскали латунные стружки, какую-то ерунду, даже по кладбищам цветы воровали, чтобы привинтить к велику и выделиться. Выглядело это, конечно, чудовищно.
Велосипед был моей огромной мечтой: учитывая достаток моей семьи, он появился у меня поздно. У всех были велики, а у меня нет, точнее, был, но детский, из которого я давно вырос, и я все время клянчил у друзей покататься. «Дай прокатиться, жопа не годится», – была у нас такая фраза в ответ. До сих пор ее помню. Я мечтал о «Каме», со складной рамой. Однажды мама с папой днем куда-то пошли, и вдруг я сижу во дворе и вижу, что отец несет на плече сложенную «Каму». Мне кажется, это был первый и последний раз, когда я днем сам побежал домой. Я до сих пор помню, как мы его собирали, накачивали шины, как я потом лелеял эту «Каму», мыл на колонке каждый вечер. Колонка – это железная труба, и из нее качаешь воду, – да, я жил в такое время, когда это еще было. Отец периодически у себя в мастерской перекрашивал мой велик в разные цвета, и я был самым модным.
Еще одной мечтой была собака. Я всегда больше всего любил возиться со зверушками. Таскал во дворе котят, щенят кормил, и мы с братом долго упрашивали родителей завести собаку. Когда мы поняли, что щенка мы не получим, потому что «он стоит дорого», то начали с Лехой откладывать карманные деньги сами.
С другой стороны, деньги и не на что было тратить – ничего не было. Помню, что я попросил у бабушки на день рождения пасту Blend-a-Med – из рекламы с двумя половинками яичной скорлупы – и зубную щетку. Последнюю я так долго использовал, что даже в Питер с ней уехал. Уникальные времена были, мечта ребенка – зубная паста!
И вот мы с братом накопили денег на собаку и пришли к родителям. Те впечатлились нашей решимостью и все-таки купили нам щенка немецкой овчарки.
Помню, как он пах – такой особенный у щенят запах, и весь он был такой милый, мягкий, пухлый. Мы его назвали Шейх, потому что тогда была модной песня «Звездный шейк», но мне казалось, что там произносят слово «шейх», и оно мне страшно нравилось. Я даже нацарапал имя собаки над его подстилкой. Правда, Шейхом щенок был всего два дня, а потом его торжественно переименовали в Рема. Ромул и Рем – основатели Рима. Звучало гордо. Зимой он катал меня на санках, на маленьких лыжах. Летом мы гоняли наперегонки. Рем меня защищал, считая младше себя. Собаку приходилось крепко держать на любое «привет» на улице – он каждого воспринимал как угрозу мне.
Рем умер, когда я был в Питере. Мне не говорили об этом, и я понял, что что-то случилось, когда приехал к родителям и увидел железную дверь. Ее упорно не ставили, так как в доме есть собака, которая всех охраняет. От железной двери у меня сжалось сердце – без слов стало все понятно. Я не разговаривал ни с кем из семьи 3 дня, для меня это была потеря друга. И то, что мне не сказали о его смерти, я воспринимал как предательство.
Я сейчас, когда вспоминаю свое детство, понимаю, что это был другой мир. Не только по сравнению с сегодняшним. Даже тогда в Москве и Питере дети уже знали какую-то другую жизнь. У нас же не было ничего. Сникерсы и те как мечта. Жвачку турецкую у спекулянтов выманивали и жевали неделями. Стояли в очереди за едой по талонам. Мама шла утром в детский сад на работу и записывалась по времени, чтобы после смены забрать продукты. И, слава богу, что я хоть мог поесть у нее в саду иногда перед тренировкой, там все-таки было обеспечение.