Две стороны жемчужины
Шрифт:
Сестра была крупнее и выше Арины. Чёрные, будто угольки, глаза тонули в пухлых щеках, горящих румянцем. Она напоминала свежую булочку, покрытую гладкой корочкой.
– Я тоже, – Арина обрадовалась, что у неё с этой красивой девочкой нашлось что-то общее.
Из кухни послышались крики и ругань. Арина непроизвольно втянула голову в плечи. Настя насторожила уши.
– Мама сказала: вы нищеброды, и она не считает вас за родственников.
Арина не совсем поняла, что такое нищеброды, но отказ тётки от родства её расстроил. Она успела в мыслях помечтать о дружбе с Настей. Ей хотелось
– А моя мама говорит: ты двоюродная сестра мне.
– Может быть, но мама не хочет, чтобы я с тобой дружила.
Арина вздохнула. Насте стало жалко эту худую, в застиранных футболке и шортах девочку.
– Хочешь, я подарю тебе книжку? Я её уже прочитала, – Настя достала с полки красочно иллюстрированные сказки Пушкина.
– Спасибо, – Арина, не веря своим глазам, прижала скользкую, глянцевую книжку к груди.
– Ты читать-то умеешь?
– Умею. Спасибо, Настя.
– Пошли отсюда, – в комнату зашла Елена Назаровна, покосилась на Настю. – Привет, племяшка, вырастешь, не будь такой стервой, как твоя мамашка.
– Ещё вопрос кто тут стерва, – процедила за её спиной Галина Назаровна. – Получила деньги. Идите с Богом.
– Пошли дочь. Ничего, выльются кошке мышкины слёзки, – Елена Назаровна схватила дочь за руку и поволокла прочь из комнаты.
– Я тебе водку в рот не заливала, – крикнула им вслед тётя Галя. – Не пила бы на пару с муженьком, жили бы нормально, как все люди. И не приходи больше, не дам денег. Забудь сюда дорогу. Нет у меня ни сестры, ни племянников.
– Да пошла ты, – Елена Назаровна плюнула на чистый пол, чем вызвала гневный вопль сестры. – Умирать буду, не попрошу. А ты ещё ответишь за свои грехи, не надейся на том свете отмазаться.
Елена Назаровна так сильно сжала пальцы Арины, что та едва терпела боль. Выскочив на улицу, поволокла дочь за собой.
– Сволочь недобитая!
– Мама, а почему тётя нас не любит? – робко поинтересовалась Арина.
Ей понравилось, как выглядит тётя Галя. Вся какая-то круглая и уютная. И стрижка у неё красивая: светлые волосы уложены в высокую причёску. А губы розовые, не синие, как у мамы. Даже кухонный передник нарядный, в ромашку, да ещё с кружевами. Правда, светло-голубые глаза за стёклами очков смотрели недобро, но к таким взглядам Арина уже привыкла.
– Это я её не люблю, – вспыхнула мать. – Больше скажу – ненавижу. Она мне жизнь угробила. Чувствует сволочь, чьё сало съела.
Арина представила, как тётя ест мамино сало и скривилась. Она терпеть не могла этот продукт: родители часто закусывали им спиртное. Сама бы отдала тёте сало, не пожалела бы.
– А почему? – хотела уточнить Арина, но мать её перебила.
– Хватит вопросов! Не твоё сопливое дело, чего мы не поделили. Она заявила: мы ей не родня. Вот и помни: у тебя кроме нас никого нет. Сейчас купим форму, пойдёшь в школу не хуже других.
В киоске Елена Назаровна приобрела лекарство: бутылочку пива. Подлечившись, в хорошем настроении принялась бродить по рынку, прицениваясь к вещам. Арина невольно сравнила мать и тётю, но кроме цвета глаз не нашла ничего общего. Мама рядом с тётей Галей выглядела старухой, хотя была не намного старше.
– Завтра
Арина радостно закивала: намечался настоящий праздник.
***
Арина проснулась от стрекотанья ворон на тополе за окном: солнце уже поднялось высоко. Она в ужасе отыскала глазами часы – девять. Как же так! Почему её не разбудили в школу? Вчера родители допоздна засиделись за столом, пели песни, пока рассерженные соседи не пригрозили вызвать полицию. Потом отец долго не мог угомониться, требовал, чтобы Арина внимательно выслушала его мнение о политике и президенте страны. До половины двенадцатого она, сонная и едва держащая голову от усталости, ждала, когда он наконец отпустит её спать. Мать, свесив с комковатой подушки тонкие руки в синих венах, булькая, храпела на диване.
Арина вскочила с кровати. В доме стояла тишина, родители, видимо, ушли, забыв её разбудить. В каком бы состоянии они ни находились, в шесть утра брели убирать свой участок. Дворником числилась лишь мать, отец ей помогал. Выполнив работу, они дружно отправлялись в магазин за очередной порцией горячительного. Арина надела колкую кофточку, мятую юбку, захватила ранец и помчалась в школу. Она так волновалась, что её не пустят в класс, что вспотела от переживания.
Добравшись до своего класса, какое-то время постояла под дверью, потом робко просунула голову в щель.
– Римма Михайловна, можно войти?
Учительница обернулась.
– Входи. Потом объяснишь, почему опоздала?
Арина обрадовалась, что ей разрешено войти, бочком протиснулась к своему столу.
– Извините.
Не по-осеннему яркое солнце светило в большие окна класса, нагревая его до состояния парной, не помогали и распахнутые настежь форточки. Римма Михайловна обмахивалась журналом, ученики, сопя, писали в прописях палочки и загогулины. Все уже умели читать по слогам, а кое-кто довольно бойко писал, но учебный план предписывал тренировать руку, и они тренировали. Учительница помнила время, когда первоклассники приходили к ней, не зная алфавита, но сейчас всё по-другому: изменили программу, втиснули новые предметы. Она, будучи приверженцем старой школы, считала нынешнюю торопливость в обучении пагубной, но кто станет слушать учителей, вышедших в тираж, хорошо хоть не выгоняют на пенсию по старости. Римма Михайловна прошлась по классу, мягко поправила Марину Вершинину.
– Не зажимай так крепко ручку, держи пальчики более расслабленно.
Она со вздохом подумала: учебный год на юге надо начинать в октябре, вон курортники до сих пор в море купаются. Откинула взмокшую чёлку со лба. Невыносимо! Хоть бы кондиционеры поставили. Взгляд упал на опоздавшую девочку, та свободной рукой яростно чесала спину, потом принялась за шею под толстыми косами.
– Э-э-э… – учительница, чертыхнулась про себя, удивительно, но ей никак не удавалось запомнить имя и фамилию этой ученицы. Она заглянула в школьный журнал. – Арина Рудакова, подойди ко мне.