Две Тани

Шевелёв Олег

– Что хотела?
– замерев, осторожно спросил я.

– Да так, просто... трахались, - глаза Игоря заблестели.

...Don't уou crу tonight.

Как тебе такой вариант, Сергей? Бред.

Я позвонил в звонок, стараясь избавиться от дурных мыслей. И откуда они могли взяться? Казалось бы, полная ерунда, но к горлу подкатился тошнотворный комок, пока я стоял в ожидании того, что скажет на самом деле Игорь, когда откроет дверь. Будем надеяться, что мои худшие мысли не подтвердятся.

Дверь открыла мама. Она неожиданна, как стихия. Глаза - это море, волосы - непокорный ветер, а рот, о, рот - это настоящий

Везувий.

– Здравствуй, Сереженька, - она ласково улыбнулась. Что-то Везувий сегодня тих.

Черные крашенные волосы с искусственными кудрями, до сих пор темное от дачного загара лицо и большие смеющиеся глаза. Она не так стара, как можно было бы подумать. Я люблю свою мать.

– Здравствуй, мам, - улыбнулся я в ответ.

Она потрепала меня по голове немного влажными руками (видимо, готовит обед или моет посуду) и спросила:

– Есть будешь? А то, наверное, изголодался за неделю-то.

– Да нет, нет, - задумчиво ответил я, украдкой кидая взгляды в зал, все нормально.

– Значит, не сам готовил, - все так же лучезарно улыбаясь, решила мама.

– Как там Таня поживает?

– Все хорошо, - мне не терпелось быстрее снять ботинки и дойти до ванны-туалета, кухни - куда-нибудь, лишь бы не к Игорю, лишь бы он сейчас не вышел сюда, в прихожую.
– Игорь дома?

– Да, давно тебя ждет, сердится почему-то. Что вы там опять не поделили?

Я промолчал.

– Э-эх, - вздохнула мать и отправилась на кухню.

Я хотел было поинтересоваться как дела, но потом решил, что всему свое время, и пошел мыть руки.

– О, явился - не запылился, - сказал Игорь, попавшись мне на выходе из ванной.

– Привет, - осторожно ответил я.

Мы прошли на кухню, где уже был накрыт стол, и уселись обедать. Мама рассказывала нам про свои планы насчет дачи. Буквально на днях она, наконец-то, получила зарплату в университете за несколько месяцев, где она работает. И в связи с этим волнующим событием собралась обустроить наш приусадебный участок, даже несмотря на каждодневно усиливающиеся холода! Под обустройством понимается и отделка загородного дома, и обширная закупка семян, и ремонт машины, на которой мы добираемся до сего злачного (в смысле злаков, а не каких-то там прегрешений) места, а главное - уйма физического труда! Столько, что кружится голова. Конечно, как и Игорь, я был наполовину освобожден от социалистической повинности благодаря работе, но ее наполеоновские планы могли стать реальной угрозой нашему свободному времени.

Игорь сидел насупившись, и было не понятно, кто в этом виноват: дача или я. А так как спрашивать об этом не хотелось, я вяло ковырялся в тарелке с супом и изредка поглядывал то на брата, то на мать.

– Я в понедельник в командировку собираюсь, в Москву. Hачальник вчера по телефону обрадовал, - спустя некоторое время сказал Игорь.
– Так и сказал, выздоравливай, мол, в понедельник в столицу едешь. Чтоб ему!

Теперь была мамина очередь дуться.

– А как же дача?
– выдохнула возмущенно она.
– Я же одна там не справлюсь!

– А Серега на что?
– Игорь выдал злорадную ухмылку.

– У меня... мгм ... сейчас настоящие завалы - заказ горит, - сказал я.
– Придется взять дополнительные часы на работе.

Это гораздо лучше, чем махать лопатой под открытым небом!

–

Ясно все с вами! Работнички...
– мама нервно стукнула ложкой по столу, и, резко поднявшись, пошла мыть тарелку.
– И когда же ты вернешься?

– В среду. Вечерним, - по лицу Игоря нельзя было сказать, что он раздосадован этим фактом.

– Мама, я, конечно, постара...

– Сиди. Работай!
– повысила голос мать.
– Тебя я вообще последний раз неделю назад видела. Растут... оболтуса два.

Мать не то чтобы любила читать нравоучения, но у нее это получалось легко и естественно. Она была по-светски хрупкой женщиной, на ее лице виднелось около десятка едва заметных морщинок, которые придавали вес словам, слетающим с ее уст, когда она начинала нервничать и сопровождать каждую свою фразу подходящей мимикой. Как подобает всем учителям, она обладала белоснежной, зачастую фальшивой, или, лучше сказать, профессиональной, улыбкой, используемой по делу и без оного: иногда ее улыбка была следствием обиды или горечи поражения.

Все доводы матери были предельно лаконичны, а если они вытягивались более чем на семь слов, то значит, она была не в духе. В ее порой вспыльчивой, а иногда до неузнаваемости кроткой натуре, не было места неточностям и уступкам, каждое утверждение буквально ставило большую жирную точку в разговоре, на собеседнике и порой на целом мире.

За все время нашего совместного проживания я заметил одну интересную вещь: если мама разбиралась в чем-либо, то слушать ее речь на эту тему было одно удовольствие. Она разжевывала все буквально до мелочей - даже полному идиоту все становилось понятно после ее объяснений. Hо если дискутируемая тема была далека от нее, то можно было смело затыкать себе уши, рот, закрывать глаза и начинать живо рыть себе могилу, как только скажешь что-нибудь против. Да, спорить с ней невозможно. У нас с Игорем существовал даже негласный уговор на этот счет: мама фантазирует - мы переводим беседу в нужное нам русло совместными усилиями.

– Игорь, так, может, мне тогда не стоит съезжать?
– я сделал скромную попытку остановить непрерывный поток укоров льющейся в нашу сторону.

– Hет уж, побудь дома, - едко отреагировал брат.

– Конечно! А то я его вообще видеть не буду! Работа - дом - Таня, хватит по бабам-то бегать, здоровый какой мужик нашелся!
– разорялась мать.

Ее взвинченность передалась мне.

– Слушай! Вот насчет Тани только не надо, ладно?
– я вскочил с места. В конце концов - это мое личное дело: куда, с кем, и зачем ходить! Ясно?

Tonight...

Я неловко провел рукой по столу и перевернул тарелку с супом себе на ноги. Взвыл от неприятного ощущения разливающейся по ногам горячей жидкости. Следи за собой... через месяц ты должен быть в полной боевой готовности.

Мне хотелось побыстрее снять промокшие брюки, но и оставлять незаконченным взрыв возмущения мне не хотелось, и потому я пришел к компромиссу. Сидя за столом и продолжая говорить, я снял брюки, что со стороны, наверное, выглядело комично.

– Мне двадцать три года! Я уже два года как работаю, зарабатываю себе на жизнь, и делаю неплохие деньги, между прочим. Я САМ распоряжаюсь своей судьбой, душой и телом, понятно!?! Я могу залезть в полнейшее дерьмо, но я уже достаточно взрослый, чтобы меня не тыкали в него носом.