Две тысячи лет
Шрифт:
Поднимались все разочарованные в мире мечтатели, что не выросли из детства своего. Люди ума малого, ведущие пустые споры, как дети, играющие нарядам матерей своих и мечами отцов своих. Люди, не доросшие до истины - всегда учащиеся и никогда не могущие дойти до познания, ибо суть есть несозревшие пустоцветы, которые вовсе не хотят понять мир, а, ища ответы, лишь прячутся от истины. Как сказано в Книге Исаии: "Кто из нас может жить при вечном пламени? Тот, кто затыкает уши свои, чтобы не слышать о кровопролитии, и закрывает глаза свои, чтобы не видеть зла; тот будет обитать на высотах; убежище его - неприступные скалы; хлеб будет дан ему;
Поднимались все полукровки, не способные найти самих себя истинных в мире сем.
Поднимались все немощные, получившие повреждения внутри утробы матерей или при родах. Всё великое множество больных, слепых, хромых, немых, иссохших, увечных, сопутствуемых малокровием и истощением и тех, кто с зобом, и иных многих.
Поднимались все, кто стал изгоем, ибо по ущербности своей не имеет полной ценности для Царства, которое оттого не приняло его в среду свою, ибо имеют "изъян" - как говорят римляне "defectus". Все, кто стал сором мира сего, как прах, всеми попираемый.
Как писал Гораций сто лет назад всем немощным выродкам римским: "Наши плохие отцы родили нас хуже себя для того, чтобы мы произвели на свет наихудших".
И так вставали все дети погибели рядом с нами в борьбе, чтобы взыскать долги с общества, и чтобы мститься за муки свои в мире сем, который ненавидят они, ибо жесток, ужасен и мрачен он для гибнущих! И мы едины с ними, ибо наши жизни - ценность, которую надо непрестанно утверждать в мире сем пред Господом и пред людьми. Ибо мы от мира сего, но не для мира сего!
И в борьбе своей мы не чураемся никаких средств низких, ибо нас нельзя унизить - мы унижены Господом до самого дна. И потому являем бесчестие и смертельное упорство в борьбе, изо всех сил карабкаясь к солнцу, дабы выжить.
И всякий раз рассеянные по свету иафетяне вновь объединялись в Царство в иных землях.
И всякий раз хамиты не могли пройти мимо блеска и благ Царства и шли под ладонь господ.
И всякий раз шемиты снимались с места и перекочёвали в Царство, где начинали новую борьбу, призывая немощных к восстанию.
Но на ветер пускали мы слова и жизни наши.
Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем, а есть только непрерывное движение по безысходному для шемитов кругу. Но лишь сместить вес от центра на края, лишь назвать исключение правилом - и сойдёт мир с круга своего, и пойдёт по прямой - к концу своему, где лишь один Шем стоять будет!
Посмотрите, кто они, призванные нами для борьбы - не много из них мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но будут подобны струящейся воде, обтекающей камни, что встретятся ей на пути. Для них открытая борьба принесёт неминуемую гибели, и потому будут применяться к обстоятельствам. И сила их будет сродни силе воды, ибо никто не сумел разбить воду молотом или пронзить ножом. Самый могучий на свете меч не в силах оставить шрам на её поверхности. Слабый ручеёк постепенно обретает силы от встреч с другими реками. И вот приходит миг, когда мощь воды становится необорима.
И да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорил: "И народ, ходящий во тьме, увидит свет великий, и на живущих в стране тени смертной свет воссияет. Блуждающие духом познают мудрость, и непокорные научатся послушанию. И к корню Ессееву, который станет, как знамя для народов, обратятся язычники, и враждующие против Иуды будут истреблены. И возьмут их народы, и приведут на место их, и дом Израиля усвоит их себе на земле Господней рабами и рабынями, и возьмет в плен пленивших его, и будет господствовать над угнетателями своими".
И не мы, а враги наши будут примиряться с жизнью в часы рассвета!
Как во времена Езекии приняла тысячелетняя Ассирия трость надломленную, которая, если кто опрётся на неё, войдет тому в руку и проколет её - так тысячелетний Рим, от меча устоявший, падёт от Слова.
Если не можешь победить непобедимого - должно идти в обход, и не быть сильнее сильнейшего, а искать, где он уязвим. Не побороть необоримого в бою, а обезоружить, чтобы даже не помышлял он о битве. Ибо как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного? Лишь тогда расхитит дом его. И получая от обезоруженного врага зла на драхму - отмерить сдачи на десять! Так победим.
Всё, что нам нужно - это их любовь. Проси любви - и получишь милосердие или на худой конец - жалость. Всегда всюду мы будем говорить иафетянам о любви, милосердии и жалости. Протянутая ладонь и беззащитная улыбка станут более могущественным оружием, чем занесённый кулак и злобный оскал. Так сила наша совершаться будет в немощи, ибо, когда мы слабы - тогда сильны. И всегда и всюду это будет достигать цели, а любое насилие - даже разрушение дурного - названо будет грехом. Так в далёкие времена Царства Кемет бог Сет - защитник и слуга верховного Бога Ра - стал его врагом и покровителем злых сил.
Могучий орёл высоких станет простым голубем, а немощный червь низких станет мудрым змеем. И уже не раб будет служить господину из страха, а господин послужит рабу из любви, ибо получит Новую Заповедь Творца.
– Учитель, но как научить, чтобы сильные сносили немощи бессильных и не себе угождали, а малым и немощным этим?
– спросил Элиэзер.
– Учитель, но каким словом научить, чтобы любящий Бога любил и нечестивых божьих?
– спросил Иешуа.
– Учитель, но как научить, что блаженнее давать, нежели принимать?
– спросил Элазар.
Йоханан бен Заккай молчал, опустив глаза.
Рабби Цадек с трудом размыкал бессильные уста, и голос старца был так тих, что ветер с моря заглушал его даже сквозь глиняную стену йешивы.
Четыре раввина слушали старика, затаив дыхание и приготовив пергамент и чернила.
– Горы Галилеи как морские волны. Помню, на всех склонах людей с печатью страдания на лицах. Презренные, уставшие, испуганные, жадно ищущие его взглядом. Толпа растёт, и уже плещется вокруг море человеческое... Море коричневого, серого и черного цветов... И вот! Прошёл трепет по всему собранию, и малейший шёпот затих... Пришел учитель! Белые одежды на широких плечах его, и даже сандалии его белы... Не было ему и пятидесяти, и не было в нём ни стыда, ни страха, ни сомнения, ни злобы, ни суеты. И когда он проходил мимо, то мной овладевали безрассудный страх и радость. И так было каждый раз! Моя вера в него росла в борьбе с моим разумом, который начинал колебаться, терять силу, а дух мой укреплялся и расцветал. Душа моя признала силу в этом человеке. Я бы пал пред ним на колени и назвал его господином, у которого я недостоин развязать ремень обуви! Но он ещё утром запретил мне делать это на людях.