Две жертвы

Соловьев Всеволод Сергеевич

Одно только показалось всмъ очень страннымъ: вдругъ онъ, безо всякой осязательной причины, бросилъ Петербургъ и перебрался въ свое воронежское помстье, въ село Высокое, гд только-что въ то время отстроились на-диво всмъ сосдямъ его палаты.

Двадцатилтній подполковникъ, красивый, богатый и тароватый, заблисталъ яркой звздой среди глухого провинціальнаго общества. Графиня, влюбленная въ мужа и на все глядвшая его глазами, ничего не имла противъ переселенія въ деревню. Она обворожила сосдей своей лаской и простотою.

Но такъ шло не долго: не кончилось и года, какъ неясный, постепенно усиливавшійся шопотъ начался на десятки и даже сотни верстъ кругомъ Высокаго. Большую перемну стали замчать и въ граф, и въ графин.

Въ роскошныхъ лсныхъ палатахъ попрежнему собиралось еще шумное общество, по прежнему шли пированья; но это было совсмъ уже не то. Графъ какъ-то разошелся съ самыми почтенными и уважавшимися въ той мстности семействами, завелъ себ новую компанію, набирая ее невсть откуда. Графиня все рже и рже показывалась между гостями; все рже и рже объзжала сосдокъ и, наконецъ, совсмъ засла за своими каменными стнами.

Прошелъ еще годъ, начался третій, и шопотъ окрестныхъ жителей превратился въ ропотъ. Впрочемъ, открыто и ясно никто ничего не говорилъ:- богатство и столичныя связи графа заставляли всхъ прикусить языкъ во-время. Да и никакихъ опредленныхъ обвиненій еще ни у кого не было, передавалось только на ухо другъ другу, что молодой графъ ведетъ разгульную жизнь, что онъ очень падокъ до женщинъ, и въ Высокомъ завелось не мало всякихъ соблазновъ, что графиня очень несчастна въ супружеств.

Жалли графиню, въ особенности женщины, охали да ахали, но дальше не шли. Многимъ смертельно хотлось пробраться въ Высокое, разглядть и разузнать все поближе, однако, этого не удавалось ни одной изъ сосдокъ-помщицъ. Графиня никого не принимала. Судили, рядили, толковали, разсказывали небылицы, но, наконецъ, это надоло; нашлись новыя сплетни, новые интересы, и графиня Девіеръ была позабыта.

Вскор, однако, ея имя оказалось опять у всхъ на устахъ, и случилось это самымъ неожиданнымъ и печальнымъ образомъ. Изъ Высокаго пришло извстіе, что графиня Софья Адамовна скончалась…

Какъ такъ? какимъ образомъ? отъ какой болзни? Она была такъ молода, пользовалась такимъ цвтущимъ здоровьемъ! Что таится подъ этой ранней, внезапной кончиной?!.. Быть можетъ, преступленіе!..

— Наврное, это онъ, злодй, извелъ ее! — если и не подсыпалъ зелья, такъ извелъ дурнымъ обращеніемъ, обидами, пожалуй, побоями… Отъ этакого изверга все станется…

— Вонъ, вдь, у него тамъ, ровно у салтана турецкаго, гаремъ цлый, безстыжихъ двокъ со всхъ сторонъ нагнано, камедь представляютъ, пляшутъ передъ пьяной компаніей… Срамота такая, что и слушать то уши вянутъ!..

— Такъ, такъ!.. врно это… и ужъ гд-же ей, голубушк, въ страх Божіемъ воспитанной, да и любившей его, изверга, такое было вынести?!..

Такъ разсуждали сосди и сосдки. Но большинство было того мннія, что графъ просто-на-просто чего-нибудь ей подсыпалъ.

— Вдь, у нея тамъ, въ Питер, родныхъ много, люди большіе, съ всомъ. Вынося такое мученіе и безчестіе, она всегда могла найти способъ снестись съ этими родными, т бы ее выручили, вырвали бы изъ этого омута. А подсыпалъ — и кончено. Скончалась и — нтъ уликъ. Теперь онъ свободенъ, будетъ жить какъ знаетъ, безъ помхи. Дточекъ вотъ больно жаль, двое маленькихъ мальчиковъ осталось; что съ ними станется при такомъ отц?!..

Но подсыпалъ или не подсыпалъ, были-ли эти разсужденія просто клеветою, на которую такъ падки языки людскіе, или графъ Михаилъ Петровичъ, дйствительно, оказывался причемъ нибудь въ смерти жены, — она умерла, и сосди-помщики получили приглашеніе на ея похороны.

Похороны графини Девіеръ были обставлены такою пышностью, какую еще никто и никогда не видалъ въ тхъ мстахъ. Самъ графъ казался опечаленнымъ, велъ себя съ большимъ достоинствомъ и не замчалъ или длалъ видъ, что не замчаетъ шопота, косыхъ взглядовъ, перемигиваній. Слышали даже, какъ онъ просто и естественно жаловался, что вотъ, молъ, въ такихъ молодыхъ лтахъ остался безъ хозяйки и подруги съ двумя младенцами-сиротами.

Кинулись сосди, а главнымъ образомъ, сосдки, взглянуть на покойницу.

— Какова-то она, сердечная, давно, вдь, никто не видалъ ее — чай и не узнаешь!..

Но и теперь не пришлось увидть. Близкіе къ графу люди толковали, что ему все не врилось, точно ли умерла она, не обморокъ-ли съ нею такой долгій приключился, все ждалъ онъ: быть можетъ, очнется и встанетъ, примры тому не разъ бывали.

— И точно, — разсказывали эти люди, невдомо откуда взявшіеся, никому изъ сосдей неизвстные:- четыре дня лежала въ гробу графиня, будто уснувшая, ничуть не измнилась, а на пятое утро за ночь почернла вся, распухла и духъ отъ нея такой пошелъ, что вынести было невозможно, такъ вотъ и пришлось заколотить крышку гроба…

Многіе качали головами, подозрительно переглядывались, и ршились изслдовать поближе справедливость разсказа. Но подъ конецъ все-же приходилось поневол допустить возможность сообщеннаго, тмъ боле, что крышка гроба была не совсмъ плотно заколочена и изъ маленькой щели на нсколько шаговъ кругомъ ощущался сильный запахъ разложенія. Однако, нкоторые все-же никакъ не могли успокоиться, шептали:

— Можетъ, изуродована вся, бдная, такъ что и лика человческаго на ней нту, вотъ и заколотили крышку. А что попортилась, такъ тутъ нтъ ничего мудренаго: нарочно, видно, пять день продержали!..

Но духовенство не возвышало голоса; все было соблюдено, какъ слдуетъ, придраться ни къ чему нельзя было и пришлось помалкивать… Похоронили молодую графиню, посудили, порядили и каждый занялся своими длами.

Девіеръ скоро ухалъ къ брату, прожилъ у него нсколько мсяцевъ, потомъ возвратился ненадолго въ Высокое, потомъ опять ухалъ. Куда онъ здилъ, что длалъ — никому не было извстно. Двое маленькихъ его сыновей выростали за крпкими стнами, подъ надзоромъ цлаго штата нянекъ. Изъ постороннихъ никто къ нимъ не допускался.

III

Уже больше году прошло со смерти графини. Молодой двадцатишестилтній вдовецъ въ одну изъ своихъ поздокъ, цль которыхъ для всхъ попрежнему оставалась тайной, очутился въ Полтав. Онъ былъ страстный любитель лошадей. Въ Полтав ему очень приглянулись два кровныхъ жеребца, принадлежавшихъ Григорію Ивановичу Горленк, Прилуцкаго полка подкоморному.

Горленко былъ человкъ богатый, родовитый малороссъ, имвшій прекрасныя помстья въ Полтавской губерніи и временно проживавшій тогда съ семьею своей въ Полтав. Заслалъ къ нему Девіеръ узнать, не продастъ ли онъ ему жеребцовъ. Горленко объявилъ, что жеребцы, непродажные. Но у графа Михаила коли загорится что, онъ ужъ не отстанетъ. Отправился онъ самъ къ Григорію Ивановичу со всякими любезностями, обворожилъ его совсмъ, уговорилъ продать коней, и такимъ образомъ завязалось знакомство.