Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Где живет Марсель? – спросил Матиас.
– В Ле-Але, – ответил Фроже. – Он купил старинный особняк на западной стороне Сан-Дени, рядом со скотобойней Крюса. Там все его знают. Он мог бы позволить себе дом и получше, но мы думаем, что он просто не может спать без этого запаха. – Тут на лице сержанта проступила тревога, которую не могли успокоить даже винные пары. – Вы же не собираетесь пойти против Ле Телье?
– Упаси Бог, – отозвался госпитальер. – Друзья в Лувре меня предупреждали – по секрету, конечно, ты понимаешь, – что не стоит связываться с этим человеком. Просто я забыл его имя.
Юному поляку явно хотелось тоже задать вопрос, и Матиас помог ему:
– Ты же был в Лувре, Юсти. Хочешь что-то спросить нашего славного сержанта?
– Да, сударь. Я видел там капитана гвардии, которого звали Доминик Ле Телье…
– Это сын Марселя, – заплетающимся языком пояснил Фроже. – Хотя некоторые сомневаются – он не унаследовал хитрости отца. Марсель так любил свою жену, что не женился второй раз. Говорят, она была настоящей красавицей, но зачахла и умерла. Он носит черное в память о ней.
В дверях появился еще один сержант.
– Фроже? – позвал он своего товарища. – Бернар Гарнье стоит у твоей цепи.
– А другие дети у Марселя есть? – спросила Флер.
– Был старший сын, но он плохо кончил. Говорят, на дыбе, – ответил Фроже.
Тангейзер поднял его на ноги и подтолкнул к двери, после чего окинул взглядом остальных:
– Сидите тут, пока я не позову. А ты, – посмотрел он на Паскаль, – надень перчатки.
Съежившийся лейтенант Бонне прижался к бочке, а капитан Гарнье, уперев в бедра свои огромные кулаки, склонился над ним и осыпал потоком ругательств.
Фроже привалился к борту повозки, словно его не держали ноги.
Матиас прислонил ружье к колесу и подвинул пистолеты, чтобы они выглядывали над краем борта. Спонтон со спрятанным в кожаной торбе лезвием тоже был под рукой. Рыцарь сделал два шага в сторону цепи, остановился и стал ждать, внимательно оглядывая каждого из ополченцев. Ему ничего не стоило убить всех, кроме разве что самых быстрых.
Гарнье услышал тревожный шепот, выпрямился, вытер губы рукавом, повернулся и зло посмотрел на Тангейзера. Он был огромен и буквально кипел от ярости. Перед госпитальером стоял человек, считавший, что мир в должной мере не оценил его заслуги.
– Капитан Гарнье, – сказал Тангейзер. – Я хотел бы поговорить с вами наедине.
Бернар махнул рукой своим людям, чтобы они опустили цепь, и перешагнул через нее:
– К вашим услугам, ваша светлость. – Он заставил себя поклониться.
– Я ценю формальности, но в данном случае мы можем их опустить. Я прошу вас о любезности, – сказал ему Матиас.
– Эти идиоты не должны были задерживать такого, как вы. Они будут наказаны.
– На мой взгляд, они уже достаточно наказаны.
Комплимент застал Гарнье врасплох.
– Я делаю, что могу, – вздохнул он. – Но посмотрите, с кем мне приходится иметь дело! Это не обученные солдаты. Они не понимают, что это за мятеж. Но если бы они видели то, что видел я, они замарали бы свои воскресные штаны.
Капитан разыгрывал из себя простого, неотесанного и грубого парня. Это роль так подходила ему, что иоаннит засомневался, не прячется ли за этой маской хитрый лис.
– Мне сообщили, что армия гугенотов стоит в тридцати милях от города, – сказал рыцарь Бернару.
– Я говорил о резне в шестнадцатом квартале, – уточнил тот.
– Я через него проезжал. Мятеж был кровавым и повсеместным.
– Там произошло убийство ополченцев, которых заманили в засаду и прирезали, как скот. Вместе с капитаном. Увечья, от которых стошнило бы даже турка. Не меньше двадцати убитых…
Тангейзер услышал, как Фроже вполголоса выругался.
Гарнье с ненавистью посмотрел на сержанта, но госпитальер не стал оборачивался.
– Тела все еще выносили, когда я ушел, – прибавил капитан. – Говорят, у печатника было две дочери.
– Печатника? – переспросил Матиас. – Ты изъясняешься загадками.
– Говорят, вас видели там, верхом на боевом коне. Одни говорят, с двумя мальчишками, другие – с двумя девочками. Вас трудно не заметить. Или забыть.
Рыцарь посмотрел в глаза Гарнье, и через секунду капитан отвел взгляд.
– Я только хочу сказать, что мы должны найти убийц, пока они не напали снова. Раз вы проезжали мимо, то могли заметить что-то подозрительное, – пробормотал он.
– Я заметил шайки преступников, которые грабили дома, убивали детей и насиловали женщин. – Матиас сглотнул, подавляя желание вспороть Бернару живот. – Я видел улицы, на которых творилось беззаконие, как в тех городах грешников, которые стер с лица земли Гавриил. Я видел то же, что и ты. Думаешь, католики убивают только гугенотов? Католики убивают и католиков. Сегодня всё разрешено, приятель. День, когда убивают всех, кого захочется. У ваших убитых были враги. У кого их нет? Направь свои подозрения туда, где есть хотя бы шанс найти виновных. Или ты веришь, что я убил двадцать человек с помощью ломовой лошади и двух мальчишек? Или двух девчонок?
Гарнье попытался успокоить разъяренного собеседника и издал что-то вроде смешка.
Но Тангейзер не улыбнулся.
– Ваша светлость, – начал капитан. – Я простой мясник… торгую мясом в Ле-Але… и я признаю, что не привык иметь дело со всем этим. Смиренно прошу меня простить.
– Извинения приняты, – кивнул госпитальер.
– Мы с радостью последуем вашему мудрому совету. У милиции действительно есть враги, потому что мы преданы королю, а также Папе, душой и телом, а многие высокородные господа хотели бы стащить обоих с их священных престолов. Повсюду плетутся заговоры. Черные времена только начинаются. Скажите, что я могу для вас сделать?
– Поручитесь, что детей, которые едут со мной, не будут преследовать и не причинят им вреда.
Матиас оглянулся на таверну, чтобы позвать своих юных спутников.
Те уже сгрудились у двери, следя за каждым его движением.
Он снова повернулся к Бернару и посмотрел ему в глаза.
– Я вас не обманываю, капитан, – сказал госпитальер. – Этот парень – мой лакей. А девочки наткнулись на меня, когда бежали, спасая свои жизни. Возможно, они воспитаны в протестантской вере. Я не знаю. Не спрашивал. И мне все равно. Я рыцарь ордена святого Иоанна Крестителя Иерусалимского. Мои шрамы получены в войне с турками ради спасения христианства. Не знаю, нужен ли я вам в качестве друга, но в качестве врага – не нужен точно.