Двенадцать несогласных
Шрифт:
Ее встречали двое: Виссарион Асеев и большой печальный человек по имени Саша. Этого Сашу пригласил Виссарион, чтобы не заказывать такси – у Саши была машина. И еще у Саши в бесланской школе погибла пятнадцатилетняя дочь.
Они ехали во Владикавказ, потому что в Беслане нет приличной гостиницы и все, кто приезжает в Беслан, живут во Владикавказе. Дорога лежала мимо кладбища. Они вышли, Марина положила на несколько могил несколько цветов, но привезенного ею букета не хватило и на десятую часть надгробий, если класть на каждое надгробие по одному цветку. Саша подошел к могиле дочери и долго гладил камень.
У поворота от аэропорта к Владикавказу, на самой окраине Беслана, стало быть, была новенькая, огороженная высоким забором детская площадка. На
Они ехали мимо огромного кирпичного дома, обсаженного маленькими елочками. Виссарион рассказывал, что дом принадлежит человеку по имени Тамерлан, хотя сам Тамерлан дома бывает редко, и если постучаться в ворота, то будешь встречен братом Тамерлана, который, как правило, моет машину под увитой виноградом перголой. Этот Тамерлан, рассказывают, поклялся найти всех, по чьей вине погибли дети, найти и убить своими руками. Но он считал месть священной обязанностью и правом бесланцев, а про москвичей он думал, что те не имеют права совать свой нос в кавказские дела. Поэтому год спустя, когда Марина принялась помогать бесланским матерям юридически и политически, говорят, именно Тамерлан послал своих людей избить ее.
Они ехали мимо водочных заводов. Водочные заводы стояли на каждом шагу, и Виссарион шутил, что водка – национальный осетинский напиток и основа экономики республики Северная Осетия.
Они ехали мимо плакатов, на которых объявлялось, что осетинский народ общими усилиями снимает фильм по древнему горскому эпосу. И Виссарион рассказывал, что опубликован уже сценарий фильма и что в последнем эпизоде сценария легендарные древние богатыри, победившие чудовищ, спустившиеся в царство мертвых и вернувшиеся обратно, «сидят и пируют с депутатами парламента и членами правительства республики Северная Осетия». Так и было написано. А к богатырю Сослану, когда тот спускался в царство мертвых по сценарию этому, подбегали в царстве мертвых, дети и говорили, что они души детей, которым через много тысячелетий предстоит погибнуть во время теракта в школе № 1 города Беслана.
Они остановились на заправке. Заправщиками там работали женщины. Мужчины подъезжали, выходили лениво из автомобилей, цедили лениво заправщицам «полный бак залей», закуривали прямо здесь же, в полуметре от льющегося бензина, и обсуждали важные, в основном родственные дела: про какого-то Зурика, который стал помощником депутата, про какого-то Сосика, который работает в милиции и выиграл чемпионат по вольной борьбе…
Они приехали в гостиницу. Марина поднялась в номер оставить вещи. Виссарион и Саша ждали ее в холле. На улице в стоявшей неподалеку мечети истово кричал муэдзин. Марина не знала языка, на котором муэдзин кричал, но он кричал: «Вставайте! Молитва лучше сна!» И шумел Терек.
Бросив в номере вещи и обнаружив, что вода из крана течет только холодная, Марина спустилась к Виссариону и Саше, и они отправились обедать в ресторан «Аландон». Было тепло. Марине хотелось сидеть на берегу Терека и смотреть, как пляшут на перекатах воздушные шарики, которые неизвестно кто и с какой целью запустил в горную реку. Но Саше нельзя было сидеть на берегу Терека. Осетинская традиция предполагала, что человек, носящий траур, не может сидеть в ресторане и пировать у всех на виду, даже если человек просто зашел съесть кусок пирога со свекольной ботвой. Они сидели в отдельном кабинете, довольно душном. Они заказали три пирога, огромных, величиною с неаполитанскую пиццу круглых пирога, хотя с трудом могли бы съесть и один пирог. Но Виссарион объяснил, что это тоже осетинская традиция. Если случилось горе, пирогов на столе должно быть два. Если случилась радость, пирогов должно быть три. В тот день случилась радость – Марина приехала.
Марину нещадно клонило в сон, она слишком рано встала, съела слишком большой кусок пирога с мясом и выпила рюмку водки, боясь обидеть отказом гостеприимного Виссариона. Прежде чем выпить, Виссарион пробормотал что-то про Большого Бога, который смотрит на нас с небес и все наперед о нас знает… Марина думала, что Виссарион молится.
Они поехали в Беслан, в школу. Школа стояла разрушенная и посреди разрушенного спортивного зала лежала совершенно свежая гора цветов и стояли во множестве бутылки с водой, которой так не хватало захваченным в заложники детям. Запах пожара так и не выветрился, хотя со времени теракта прошло несколько месяцев. Марина бродила по школе. Виссарион показывал ей класс, где боевики расстреливали заложников. Показывал актовый зал с тайником в полу, где боевики хранили оружие. Показывал, где именно в спортивном зале развешаны были бомбы. Показывал, где стояла террористка, убитая взрывом. На этом месте оставалось черное, въевшееся в бетонный пол кровяное пятно.
А Саша куда-то запропастился. Марина нашла его уже выйдя из школы и направившись к машине. Он сидел на пустыре на корточках. Тело его содрогалось то ли от сухих рыданий, то ли от икоты. Марина не знала, как это место на пустыре связано с Сашиной погибшей дочерью. Но она положила руку Саше на плечо, а он погладил землю у себя под ногами, встал и пошел заводить машину.
Они встречались с людьми. У осетин, когда в доме кто-нибудь умирает, любимые вещи и фотографию покойного кладут на его кровать. Нужно подойти к кровати, склониться над ней и положить ненадолго руки на одеяло – так выражают соболезнование. И в первом же доме, куда Саша с Виссарионом привезли ее, Марину подвели к кровати, на которой стояли фотографии женщины и четверых детей, лежали кружевная блузка, две куклы, футбольный мяч и заводной паровозик. Возле этой кровати отец четверых погибших детей молчал, а потом повел Марину, Виссариона и Сашу на кухню, налил им водки и сказал про Большого Бога, что тот добр и справедлив. И посмотрел на Марину. Марина пыталась добавить к тосту про Большого Бога слова соболезнования о погибших детях, но Виссарион остановил ее.
– Подожди, у нас двадцать восемь обязательных тостов. Первый за Большого Бога. Второй – за святого Георгия. За усопших – четвертый тост.
В тот день они так и не дошли ни с кем до четвертого тоста. Они ездили из дома в дом. Один человек рассказывал им, как во время штурма нашел среди погибших детей в школе своего сына, вынес тело мальчика на улицу, положил на траву, и тут в кармане раздался звонок сотового телефона: звонила жена сообщить, что сын их жив и здоров.
– Представляешь, что с головой было! – говорил человек. – Как я мог принять чужого мальчика за родного сына?
Другой человек рассказывал, что на второй день после штурма сидел с раненым сыном в больнице, и вдруг раскрылась дверь в палату и вошел президент Путин, прилетевший в Беслан, когда террористы были уже обезврежены.
– Я ему сказал знаешь что? – говорил этот человек. – Я ему сказал: «Уходи отсюда! Ты был мне нужен четыре дня назад, когда мой сын сидел там в школе под бомбой и никто, кроме Аушева, не торговался за него. Ты мне был тогда нужен. А теперь ты не нужен мне. Уходи». И он ушел.
Под вечер Марина встречалась с женщинами. С матерями погибших детей. В каком-то Доме культуры, в совершенно пустой комнате. Впервые на столе не было еды и не было водки. Женщины говорили все вместе, и Марина не понимала, что они говорят. Она разобрала только, что в Осетии, если по улице идет женщина в черном траурном платке, то даже старики встают из уважения к ее горю. Марина пыталась говорить этим женщинам о юридической поддержке, но они только плакали.
Ближе к ночи Саша с Виссарионом повели Марину еще в один дом, к человеку по имени Тотраз. И там был накрыт стол, и на столе были три пирога, мясо, овощи, зелень, сыр и водка. Марина пыталась отказаться, потому что пила и ела весь день. Но Виссарион объяснил, что отказаться неудобно: Марину тут весь день ждали и специально для нее готовили ужин.