Двенадцать несогласных
Шрифт:
Ходорковский встретил их в своем доме приемов. И долго слушал, рисуя на листке бумаги какие-то квадратики, алгоритмы и диаграммы. У Ходорковского была такая манера думать: он, когда думал, рисовал на бумаге схемы своих мыслей. Марина видела, что квадратики и диаграммы на листке не складывались ни во что стройное. По итогам беседы Ходорковский предложил двум спонсируемым им партиям подписать что-то вроде пакта о ненападении. Но Марина видела, что квадратики у него на листке не сложились, как у мальчика Кая в сказке про Снежную королеву не складывалось слово «вечность». На самом деле Ходорковский не знал, как заставить СПС и «Яблоко» не уничтожать друг друга. И Марина, всегда интересовавшаяся тем, почему люди проигрывают, подумала тогда, что людей заставляет проигрывать ненависть. Ты готов проиграть, ты готов даже погибнуть, если знаешь, что
Примерно через неделю (видимо, Ходорковский звонил Чубайсу и пытался увещевать его) политсовет Союза правых сил собрался вдруг обсуждать ход предвыборной кампании. И что же они говорили! Один за одним члены политсовета говорили, что по вине Марины Литвинович не напечатаны листовки, хотя листовки были напечатаны и Марина готова была показать их. Но ее никто не слушал. Они говорили, что по вине Марины Литвинович не сняты видеоролики, хотя ролики были сняты и Марина готова была показать их. Они говорили… Одним словом, они говорили, что Марину Литвинович надо выгнать к чертовой матери, и только Борис Немцов поддержал ее, но остался в меньшинстве.
Марину выгнали, заплатив ей денег, но вычеркнув ее из предвыборного списка. Выгнали, договорившись с ней, что она не будет плохо говорить о партии, а партия не будет плохо говорить о ней, но немедленно «по секрету» рассказав журналистам, что это именно Литвинович развалила предвыборную кампанию. Поскольку надо было поддерживать легенду о Марининой несостоятельности, запланированные Мариной акции были отменены и снятые Мариной ролики не использовались. Новый предвыборный штаб успел только снять ролик, в котором лидеры партии Чубайс, Немцов и Хакамада летали на частном самолете и, развалившись в кожаных самолетных креслах, разглагольствовали о либерализме. И хотя у Чубайса сроду не было такого частного самолета и он, будучи главой РАО ЕЭС, летал на старом горбачевском «Иле», этот ролик даже у обеспеченных людей вызвал возмущение чванством либералов. И СПС потеряла всякий шанс пройти в парламент.
А Марина потеряла работу и репутацию человека, которому всегда все удается.
Впрочем, ждать предложения и на этот раз пришлось недолго. Не успела она пару дней отоспаться, как ей позвонили из ЮКОСа: Ходорковский приглашал ее разъяснять стране, как и зачем объединяются нефтяные компании ЮКОС и Сибнефть.
На самом деле эта PR-кампания, эти поездки Ходорковского по регионам с лекциями об общественной пользе объединения ЮКОСа и Сибнефти только казались имиджевой поддержкой крупной нефтяной сделки. На самом деле это была политика. Это была предвыборная поездка кандидата в президенты, даже если Ходорковский и не собирался становиться президентом, а собирался приучить народ желать себе в президенты человека, похожего на него, Ходорковского. Во всяком случае, если человек почти с двадцатью миллиардами состояния идет в политику, трудно думать, что он ставит себе какую-нибудь более скромную цель, чем власть. Марина и не думала. Она видела, что Ходорковскому куда интереснее найти общий язык со студентами, например, в провинциальном университете или понять, что на уме у какого-нибудь губернатора, нежели действительно разъяснить губернатору и студентам, насколько повысится капитализация объединенной компании и сколько от этого создастся новых рабочих мест.
Он плохо говорил. На первых своих выступлениях он пытался рисовать квадратики и апеллировать к диаграммам. Они летали на чартерном самолете из города в город, и каждый вечер Марина устраивала Ходорковскому уроки риторики.
– Михаил Борисович, надо расставлять ударные точки.
– Как это? – Ходорковский слушался, как школьник.
– Эмоциональные всплески… Люди запоминают только их.
– Например?
– Например, не говорите им про государственный произвол и коррупцию, они не понимают, что это. Скажите им, что если хочешь отобрать нефтяную компанию, нужен генеральный прокурор, а если хочешь отобрать небольшой магазинчик, достаточно местного следователя из прокуратуры.
Как в воду глядела.
В Нижнем Новгороде слежка, о которой служба безопасности давно Ходорковскому докладывала, стала открытой. Машина сотрудников ФСБ присоединялась к кортежу миллиардера, и это на спецслужбистском языке означало «Беги!». А Ходорковский бежать не собирался: кто-то очень важный в Кремле пообещал миллиардеру, что тот не будет арестован. Он знал, что на него и на его компанию начнется атака, но атаки ждал честной, политической, юридической и вполне верил, что отобьется, ибо в его команде лучшие политтехнологи и лучшие юристы. Кортеж ехал в аэропорт, шел крупный снег, Марина косилась на преследовавшую их фээсбэшную «Волгу» и думала, велики ли у миллиардера шансы выиграть. Шансы казались Марине значительными.
В аэропорту им объявили, что погода нелетная. Они ждали улучшения погоды несколько часов, валяясь на диванах в депутатском зале, а потом вернулись в гостиницу. Пошли ужинать и неожиданно напились. Один из помощников Ходорковского втолковывал Марине:
– Всегда была хорошая погода! Куда МБХ, – так они называли Михаила Борисовича Ходорковского, – летал, там всегда была хорошая погода.
За этими пьяными разговорами Марина проглядела телефонный разговор, который случился у Ходорковского в тот вечер. Она не видела, как разговаривал МБХ с неизвестным доброжелателем, предупреждавшим миллиардера, что назавтра тот будет арестован. Но выражение лица Ходорковского сохранилось и на следующее утро, когда он отменил полет своей команды в Иркутск и велел всем возвращаться в Москву – полуулыбка: он не позволит этой полуулыбке сойти с губ во все время следствия и суда. Марина тогда подумала, что часто бывает неважно, проиграет человек или выиграет. Часто бывает важно, как именно ты проиграешь.
И она стала проигрывать. Раз за разом. Заведомо зная, что проиграет, но главное – как. Она руководила избирательной кампанией писателя Виктора Шендеровича, баллотировавшегося в Думу. Шендерович не прошел. Она возглавляла предвыборный штаб Ирины Хакамады на президентских выборах. И Хакамада не только не стала президентом и не вышла во второй тур и не набрала даже сколько бы то ни было значимых процентов, а даже на банкет, устроенный в честь окончания кампании, не пришел почти никто из бывших друзей и соратников.
Она только и делала, что проигрывала. Политическое пространство, в котором она была как рыба в воде, съеживалось: демократические партии не прошли в парламент, телеканалы безоговорочно подчинились Кремлю, большинство газет – тоже, судьи научились быть послушными, Ходорковского приговорили к восьми годам тюрьмы, наконец, после того как захвачена была террористами бесланская школа и погибли дети, Путин отменил губернаторские выборы. Очередной Маринин обреченный на поражение проект заключался в том, что она помогала чемпиону мира по шахматам Гарри Каспарову, пытавшемуся в который уже раз объединить демократов. И был Гражданский конгресс, съезд правозащитников, на котором Каспаров выступал. И в перерыве конгресса к Марине подошел высокий атлетического сложения мужчина с кавказскими чертами лица. И с абсолютно детскими ласковыми глазами. Это был депутат Бесланского районного законодательного собрания Виссарион Асеев.
– Марина, – произнес Виссарион, слегка грассируя, – давно хотел с вами познакомиться и пригласить вас приехать к нам. Приезжайте.
Это звучало как предложение руки и сердца, хотя в мягких и мужественных манерах Виссариона не было даже намека на флирт. И Марина согласилась приехать.
Помоги нам
Марина летела на салатного цвета «Боинге-737» авиакомпании «S7», рейс Москва – Владикавказ. Три счастливые семерки на борту лайнера трогательно тщились разбавить как-то свойственное теперь всем пассажирам этого рейса чувство, что летишь в самое несчастное место на земле. Потому что аэропорт Владикавказа – это Беслан. Потому что 1 сентября 2004 года там террористы захватили школу. Потому что три дня держали там детей запертыми в спортзале без еды, воды и медикаментов. Потому что матери там кричали «дайте воды хотя бы детям», как в Кербеле. И потому, что три дня спустя начался штурм вместо переговоров и федеральные войска стреляли по школе, заполненной детьми, из танковой пушки и из термобарических огнеметов, и взорвались развешанные над головами детей в спортивном зале бомбы, и тем детям, что спаслись от взрыва и пожара и бежали из школы сквозь разверстые взрывом окна, террористы стреляли в спину. И дети погибли. И теперь новое бесланское кладбище, триста тридцать пять заваленных цветами могил, если смотреть из окошка заходящего на посадку самолета, выглядит как клумба, как веселая цветастая клумба в степи у подножия гор. Самолет приземлился, Марина сошла по трапу, и служащий аэропорта проверил, свой ли она взяла чемодан с багажной ленты.