Двенадцать шагов фанданго
Шрифт:
— Кокаин в безопасном месте. Поверь мне.
Она внезапно села в постели, с остервенением скребя голову, так как комары начали свою подкожную работу.
— Ты взял кокаин с собой, так?
Я провел ногтем по тыльной стороне шеи.
— Нет.
— Он остался в фургоне?
Я потер нос. Ее комары, кажется, разбудили моих комаров.
— Нет.
Луиза поскребла руки, потом — за ухом.
— Тогда он привязан к твоей ноге или спрятан на поясе. Подними свою тенниску.
Я поднял край тенниски, затем опустил его.
— Ты хочешь обыскать меня?
Она сморщила нос.
— Вроде бы.
— Оставь, черт
— Нет, ты не сделаешь как надо! — воскликнула она. — Не сделаешь, черт возьми. Ты продашь кокаин кому-нибудь задарма, а он лишь посмеется над тобой, уведет деньги, и мы будем жить не лучше, чем жили до того, как ты заполучил порошок. И ты знаешь почему. — У нее перехватило дыхание. — Ты знаешь почему?
Я бросил на нее взгляд, надеясь, что мои глаза выразят то, что не мог выразить язык. Она вперила в меня свой костлявый палец.
— Потому что ты — чертов лопух, Мартин, и живешь ты в дерьме.
Так мы ссорились все время.
— Ты живешь в дерьме вместе со мной, — парировал я.
— Не надолго, — задышала она чаще, — не надолго, Мартин. Я больше не намерена с этим мириться. Почему я должна жить как бомжиха из-за того, что люблю быть под кайфом? Почему я должна жить как какая-нибудь студентка-хиппи с рюкзаком за плечами, когда мы делаем столько денег? Я хочу жить в доме с достатком, водить машину, за которую мне не стыдно, а с тобой мне этого никогда не достичь…
— Вот как? — откликнулся я на ее вызов, сделав большой глоток бренди и внешне сохраняя спокойствие, заявил: — Я скажу, чего еще ты не сможешь достичь со мной. Ты не сможешь попросить оплаты твоей наркоты. Ты не сможешь попросить оплаты твоего дома. Ты не сможешь ничего водить куда-либо, потому что не умеешь, черт возьми, водить машину. И ты не сможешь попросить кого-нибудь совершить сделку, потому что, помимо всего прочего, ты чертовски некоммуникабельна, боишься людей! — Она бросила ненавидящий взгляд на мой указующий перст. — Значит, все не так хреново, верно? — закончил я безжалостно свою тираду.
— Пошел ты к черту! — выругалась Луиза хриплым голосом. У нее имелся ответ на любой вопрос.
— Хорошо, — согласился я, осушив бутылку и направляясь к двери. — Пойду к черту.
Нормальные люди сторонились, когда я топал по узкому коридору отеля. Мистер и мисс Нексткард совершали обычные поступки и вели упорядоченный образ жизни. Когда я проходил мимо них, они глядели на меня широко раскрытыми от страха глазами, их лица настолько примелькались, что их можно было принять за кого угодно. «Почему бы и мне не быть таким, как они», — думал я, выходя в ночной город.
10
Итак, хотела ли Луиза бросить меня? И куда она хотела уйти? В Медельин или Беверли-Хиллз? Было ли еще где-нибудь место на земле, кроме Колумбии или моего дома, где бы эта птичка могла потреблять кокаин, не прилагая для этого никаких усилий? Черт, в Колумбии женщины, по крайней мере, доят лам или делают что-нибудь еще. Со строго наркотической точки зрения Луиза была одной из самых привилегированных женщин на свете, и она никуда бы не ушла, пока не нашла бы субъекта, способного обеспечить ей условия, к которым она привыкла.
Эта мысль напомнила мне кое о чем. Мне захотелось выпить.
Я прошмыгнул в крохотный уличный бар к северу от Кафедральной площади, встретил подозрительные взгляды клиентуры почтенного возраста диким и
— Чего он хочет? — обратился бармен к посетителям.
— Он спрашивает, где Кафедральная площадь, — отозвался подстриженный под полубокс пенсионер, не отрывая глаз от первого розыгрыша лотереи. — Скажи ему, что она в конце улицы.
Я взглянул на бармена, ожидая, что он передаст мне сообщение пенсионера, но тот раздул ноздри и удостоил меня лишь пренебрежительным кивком, что в данном случае следовало перевести как «Слышал, что тебе сказали?» или просто «Вон!».
На некоторых людей уголовный стаж не действует.
Я выпил свой стакан и оставил их заниматься лотереей из нумерованных шаров. Чувствуя головокружение, неустойчивость и расстройство, проковылял из бара в переулок, освещаемый электрическими фонарями. Что-то развязалось глубоко в моих кишках, мерцало и бурлило, воздействовало кислотой на мою толстую кишку, вызывало спазмы мышц и заставляло дрожать колени. Остановился на минуту, прижав лоб к прохладному стеклу витрины ателье, считая причиной боли последний стакан анисовой водки. Я ощущал зуд каждой порой, забитой сальными выделениями, переминался с ноги на ногу на грязной плите тротуара, ловил воздух слабыми вдохами жертвы незаметно подкравшегося сердечного удара, предпринимал вялые попытки не поддаваться панике, которая, в конце концов, одолела меня в этом темном, вонючем районе на краю земли. Отражаясь в витрине, я мог видеть полную абсурдность своего положения: двадцатисемилетний субъект, одинокий и дрожавший в переулке Кадиса, как наркоман с телевизионного экрана.
Я задержал дыхание, когда холодная волна тошноты опрокинула меня на витрину, затем задышал легче. В результате отсутствия кокаина, способного сделать жизнь более сносной, за очень короткое время было потреблено слишком много алкоголя. Было жалко себя и противно, но боль и смятение, охватившие меня у воняющего мочой подъезда закрытого магазина, все же позволяли осознать, я сознавал, что еще в состоянии послать к черту такую жизнь.
— Что он делает? — спросили парни, прошедшие мимо меня в поисках мифических девственниц, которые якобы существовали в дискобарах, расположенных вокруг доков. Что-то легкое и вместе с тем оскорбительное отскочило от моей шеи, а смех проходивших мимо юнцов сказал о моем статусе на уровне заключения вполне профессионального социолога. Бомж. Вахлак. Алкоголик. Наркоман. И все же я никого не убил, а это кое-что значит.