Двенадцать шагов фанданго

Хаслэм Крис

«Пять? — мысленно прикинул я. — Нет, к черту, у меня сегодня праздник».

— Десять, — сказал вслух.

Вслед за ним прошел к угловому столику. За нами следил Сильвестр, его тонкие губы искривились в глумливой усмешке.

— Покажите, сколько у вас денег.

Я вернулся в отель примерно через полтора часа после того, как занюхал три дорожки и выпил четыре кружки пива. Я был уверен, что Луиза настолько обрадуется трем полноценным граммам кокаина, которые покажу ей, что все волнения и беспокойства по поводу нашего расставания будут в момент забыты. Я — неудачник? Я покажу ей, кто неудачник. Кто еще мог выйти на улицу и так быстро добиться успеха в чужом городе?

Я пробежал через две ступеньки первый

марш лестницы, с большим трудом преодолел второй марш и чуть ли не ползком — третий. Кокаин — не самое лучшее средство для повышения атлетических кондиций. Задыхаясь, постучал в дверь, достаточно громко, чтобы стук был услышан, несмотря на шум телевизора. Впусти, возьми, что я принес…

Дверь открылась внутрь, пара рук схватила меня за лацканы пиджака и втащила в комнату. Я увидел телевизор, одиночный белый носок, лежавший на полу, как упавший голубь, усы, а затем стену. Как в экстремальной съемке — крупным планом. Кто-то на меня орал, кто-то говорил, что только что выиграл отдых на двоих в Рио, кто-то держал мою голову за волосы. Я не чувствовал боли, когда меня ударили о стену сначала лбом, потом носом, затем левой щекой и снова носом. Когда меня ударили носом в третий раз, я почувствовал вкус крови, а когда прикусил губу, началась боль. Напрягшиеся потные ладони крепко держали мое лицо напротив стены, в то время как мою левую руку заломили за спину и высоко подняли к лопаткам. Я встал на цыпочки, чтобы уменьшить боль в мышцах, и, пока делал это, другая пара чужих рук обхватила меня за талию и отстегнула мой пояс, спустив джинсы на ботинки.

Кто-то выругался по-французски. После того как я осознал, что происходит, меня развернули и дважды ударили в неприкрытый пах. Сразу за последовавшим ударом в солнечное сплетение я упал на бок, корчась от боли и задыхаясь. Предотвратил удар в висок тыльной стороной руки.

— Стойте! Погодите! — прохрипел я. — Меня сейчас вырвет!

Беспощадные руки впились ногтями в мою плоть и потащили меня в туалет. Ботинки и джинсы сползли с меня окончательно, когда я схватился за края унитаза и заглянул внутрь.

На белый фарфор закапала кровь, прежде чем ее смыл первый поток рвоты. Желудок спазматически сжимался, глаза вылезали из орбит, из носа лилась кровь, как вода из неплотно закрытого крана. Стрелы тупой, непонятной боли впивались в мозг и проносились со свистом вдоль лобовой части, как телеметрические полосы ненастроенного телевизора. Единственным, что я различал, были прохлада и твердость мраморного пола под голыми коленями и фарфоровый край унитаза под моим горлом, но этого оказалось достаточно для реалистичной оценки ситуации. Я попал в большую беду, причем без штанов.

Мне хотелось, чтобы рвота продолжалась столько времени, сколько нужно для оценки затруднительного положения, но мои преследователи проявляли нетерпение. Один из них приказывал другим. По его приказу меня вытащили из туалета, протащили через спальню под бурные аплодисменты в ванну. Там находилось еще одно тело, прижатое к стене под ванной. Руки были связаны и подняты над головой, как будто в мольбе.

— О боже, — пробормотал я разбитыми губами, — Луиза!

Меня подняли на край ванны, руки дрожали слишком сильно, чтобы ухватиться за него. Мозг пытался отвлечься от кошмара и что-то сообразить. Он заработал, когда меня бросили в ванну, осознав с дурацким спокойствием и отрешенностью, что меня собираются утопить. Я попытался позвать Луизу, но не мог ничего сказать. Они открыли кран. Мои ноги висели над полом, а голова торчала против желтой эмали дна ванны, прямо под журчащим потоком воды. Пара первых секунд пребывания под водопадом ощущалась как освежающая и облегчающая процедура для моего лица, томимого болью. Когда же теплая вода заполнила ноздри и смыла в горло смесь крови и желудочной кислоты, стало ясно, что мои мучители не пытались сделаться человечнее. Маленькая твердая затычка для ванны давила на мое лицо как раз за правым глазом. Именно этой стороной голова прижималась ко дну. Я пытался

оторваться от затычки, но сильная рука, давившая на мое левое ухо, стремилась заставить меня остаться в прежнем положении, в то время как уровень воды повышался, а мои ноздри и рот погружались под воду. Наконец слабая попытка поймать воздух была пресечена ударом под ребра, из-за чего я попридержал маленькую порцию воздуха в своих почерневших легких и закрыл глаза. Я не боец — и никогда им не был. В самой глубине сознания я всегда подозревал, что смерть является в неподходящий момент, как торговец застекленными рамами. Он без труда сбывает свой товар. Под моими крепко сжатыми веками угасала лучезарная белизна, переходя от красного в черный цвет. Удивление и замешательство по поводу моего несвоевременного ухода из жизни пересиливали страх перед неминуемой смертью. Я встречал торговца с улыбкой.

Мой последний выдох булькнул на поверхность воды в ванне. Рефлекс утопленника набрал внутрь такое же количество розоватой воды. Я вытолкнул ее назад с хрипом и снова набрал. Может, оттого, что я лягался вне ванны, а может, оттого, что затих, или мучители мои хорошо знали свое пыточное ремесло, но они вытащили меня из воды в самый последний момент, подставили мою голову под кран и ударили меня так сильно, что я потерял сознание.

Я лежал в постели, в комнате своего детства в доме матери, и не хотел подниматься и идти в школу. Хотелось поблаженствовать еще шестьдесят секунд в уютной, волшебной полудреме, провести буднее утро дома, в постели. Открыл глаза. Обнаружил, что лежу на полу ванны номера отеля в Кадисе, в крови. В запуганном состоянии. Надо мной стоят люди, один из них говорит:

— Приведи себя в порядок, поговорим.

На мое лицо свалилось полотенце, и я почувствовал запах дыма от сигареты. Осторожно прикоснулся к своему распухшему багровому лицу узким белым полотнищем — все тело ощущалось как чрезмерно нафаршированная кровяная колбаса, — подождал, когда прилив боли, притаившейся за поврежденными кровяными сосудами или сломанным зубом, оживит и возбудит мой мозг. Волосы стали влажными и липкими, щеки затвердели, лоснились и пылали по обе стороны от носа, через который, казалось, я не смогу больше дышать. С трудом сел и свесил ноющую от боли голову.

Жан-Марк и его парни выследили меня. Как это было возможно? Боже мой, никто не знал, где мы были! Никто, кроме Гельмута.

И Луизы.

Она стояла на коленях около ванной в ярко-красном платье, сквозь разрыв которого обнажилось ее худое смуглое бедро. Ее голые руки были привязаны за скобу. Влажные темные пятна под глазами контрастировали с лицом, на котором застыла мина упрямого равнодушия. Я ободрил ее слабой улыбкой, но она мало что значила.

Я мог бы пообещать ей, что успешно преодолею временные затруднения, но не был в состоянии этого сделать. Если бы я доверился ей больше, чем Гельмуту!

— Дай ему выпить, — приказал Жан-Марк.

Я вывернулся так, чтобы видеть его, и взял бутылку бренди из рук насмешливого арапчонка в невзрачном костюме из тонкого нейлона. Я ожидал, что такой злодей, как любезный и стильный Жан-Марк, оденется во что-то более соответствующее вечернему времяпрепровождению на побережье — возможно, в белые хлопчатобумажные шорты и рубашку голубого цвета, — но он разочаровал меня. Жан-Марк выглядел усталым, неопрятным и очень несчастным. Он наклонился и выхватил у меня бутылку, прервав всасывание бренди.

— Даже не знал, что здесь делают бренди, — пробормотал гангстер, читая этикетку. Он передал бутылку арабу и опустился рядом со мной на колени, хрустнув коленными суставами. — Послушай, — заявил он, — я знаю, почему ты здесь, ты знаешь, почему я здесь. Так?

Я пожал плечами, не уверенный в собственном мнении, я не знал, куда смотреть. Потом решил смотреть ему в глаза так, будто ничего не понял, словно побитый щенок.

Жан-Марк скорчил недовольную гримасу, закурил сигарету, затем бросил мне пачку. Я закурил сигарету из пачки и затянулся полной грудью.