Дверь с той стороны
Шрифт:
Он даже улыбнулся этому определению. Потом услышал сигнал: первое предупреждение. Корабль готовился к старту, и готовили его другие.
«Ну, не делай из этого трагедии. Все равно, зрителей нет, никто не подойдет, не погладит по волосам, не скажет: ну расскажи, выговорись, станет легче, а я тебя утешу, недаром ведь мы с тобой навсегда связали свои жизни… Но Зоя и там не выступила в твою защиту. Отреклась. Зрителей нет».
Устюг решительно поднялся и стал раздеваться. Раскрыл кокон – никогда не пользовался им в каюте… Улегся. Подвигался. Удобно. Хорошо. Пусть кто хочет торчит сейчас за ходовым пультом. Он будет спать.
Устюг нажал рычаг, и крышка опустилась. Этим он как бы отрезал себя от остального корабля. Можно было лежать без забот.
От приборов, правда, и здесь было не уйти: кокон как-никак был капитанский. Устюг постарался лечь так, чтобы шкалы не маячили перед глазами, чтобы их слабый свет не проникал сквозь опущенные веки.
Он думал, что не уснет, но сон неожиданно пришел, мягкий, спокойный. Капитан умел расслабляться и сейчас заставил себя расслабиться.
Он уснул и не слышал, как женские шаги приблизились, как отворилась дверь. Через мгновение она затворилась, и шаги медленно прозвучали, удаляясь.
Капитан Устюг спал.
Молодости принадлежит будущее, повторял про себя Луговой. Он сидел на центральном – капитанском – месте за пультом, пальцы его лежали на клавиатуре, и корабль был готов рвануться, вломиться в сопространство, повинуясь его, Лугового, воле, и привести людей туда, куда они хотят.
Нажимом клавиши он включил первую группу диафрагм, и улыбка возникла на его лице, когда он ощутил перегрузку, означавшую, что машина начала разгон.
Глава двенадцатая
По внутреннему времени была ночь, когда они вырвались из сопространства в намеченном районе близ звезды НК-7878.
Луговой рассчитывал выйти в полумиллиарде километров от светила, чтобы затем, уменьшая скорость, пересечь пространство, в котором, возможно, существовали планеты, и попытаться отыскать хотя бы одну из них. Однако неизбежная в таких случаях неопределенность на этот раз сыграла с ними невеселую шутку: корабль оказался значительно ближе к центру системы, чем ожидалось.
Штурман включил обзор и невольно зажмурился: такой поток света хлынул в глаза. Через мгновение включились фильтры, и на экран стало можно смотреть.
Звезда пылала перед ними, и огненные пряди ее короны развевались, как волосы исступленно проповедующего фанатика.
Луговой с тревогой взглянул на приборы. Курсовая линия почти точно упиралась в центр светила. Интегратор скорости показывал, что для того, чтобы изменить курс и не сгореть в пламени звезды, нужно было тормозить – тормозить быстро, на пределе допустимых перегрузок.
Луговой включил тормозные. Это были ядерные двигатели с ограниченным ресурсом. Выгоднее было бы замедлять ход, повернув корабль к звезде главным, маршевым двигателем, но не оставалось времени, чтобы плавно развернуть громадную машину кормой вперед. Тормозные взревели. Венец фиолетового пламени окружил изображение на экране.
Луговой тем временем отдал команду новой группе автоматов. Поворот лучше было производить не вручную: требовалась предельная точность и плавность.
Перегрузка росла. Штурман чувствовал, как все резче начинает стучать в висках. Изображение звезды на экране раздвоилось, и оба светила стали медленно расходиться в стороны, в то же время едва заметно смещаясь в левую половину экрана.
Напрягшись, штурман перекатил голову вправо; от этого в затылке возникла резкая боль. Луговой лежал на раздвинувшемся кресле, рот его был искажен гримасой, но штурман, наверное, не сознавал этого. Грудь медленно, с усилием поднималась и сразу опадала: дышать становилось все труднее. Таких перегрузок экипажу пассажирского корабля не приходилось испытывать очень давно. Штурман скосил глаза на экран. Звезд теперь стало три, космы их корон сплетались между собою, и Луговой уже не мог сказать, какое изображение настоящее и насколько успешно корабль изменяет курс. Звезды вырастали, и штурман ощутил, как проступает на коже и мгновенно скатывается вниз пот, хотя температура в центральном посту не поднималась.
Звезды все-таки уплывали влево, и можно было надеяться, что «Кит» обогнет светило на безопасном расстоянии и начнет удаляться от него по гиперболической траектории подобно комете. Потом, когда расстояние увеличится, можно будет выключить двигатели и позволить светилу удержать корабль на орбите. Тогда настанет время оглядеться и отыскать в пространстве хоть одну планету.
Мысли двигались черепашьим шагом. Как будто нехотя Луговой подумал, что не верит в успех поисков. Сомнение ни на чем не основывалось; просто звезда выглядела как-то уж слишком дико – хотя на самом деле впечатление следовало отнести за счет несовершенной человеческой психики, и штурман отлично понимал это. Он стал было прикидывать, сколько часов продлится поворот. Закончить расчет не удалось: неожиданно взревели сирены. Автоматы включили сигнал тревоги.
Луговой повернул голову, морщась от дикой боли.
В центральном посту ничего не изменилось. Взгляд проволокся по приборам двигательной группы. Они показывали то, что и должны были. Звезды по-прежнему клокотали на экране, и, если бы не доносившееся сверху рычание двигателей, можно было бы, как почудилось штурману, даже услышать это клокотание.
Ничто не изменилось ни на экране, ни внутри корабля. И все же сирена тревоги с каждым мигом звучала громче.
Луговой поднял глаза к следующей группе индикаторов. Герметичность? Сохраняется. Целость корпуса? Не нарушена. Приближение посторонних тел? Нет, приборы их не воспринимают. Защита пассажиров? Но зеленые огоньки, свидетельствующие о целости коконов и спокойном сне людей, ровно горели на отдельном табло.
А сирена ревела.
Оставалось взглянуть на последнюю группу приборов безопасности. Луговой с усилием перевел взгляд налево.
Он замер, и боль мгновенно прошла, вытесненная более сильным ощущением.
Прерывисто мигал красный круг, на котором была изображена большая буква Р.
Буква означала присутствие рентгеновского излучения. Приборы в центральном посту не воспринимали его, но пост, как и все помещения, где могли находиться люди, обладал дополнительной экранировкой, препятствовавшей проникновению тяжелых квантов – до поры до времени, конечно. А в верхних палубах корабля излучение стало уже ощутимым, и об этом-то и сообщали сигналы тревоги.