Дверь с той стороны
Шрифт:
– «Сигма» определяет срок, как тысячу или десять тысяч лет.
– А еще?
– Вот.
«В нулевой момент времени начальная точка системы, неизменная пространственная координата которой равна нулю, совпадает с начальной точкой…»
– Не надо, – сказала Инна. – Я ничего не понимаю. Неужели все ответы такие?
Луговой вздохнул.
«Люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была со мною. Я согласен преодолеть пространство и множество препятствий. В последний раз спрашиваю тебя. Почему ты не хочешь быть со мною. Дать начало детям. Ты почти не глядишь
– Тысячу или десять тысяч лет? – улыбнулась Инна. – Саша, милый мой мальчик, о чем или о ком вы думали, когда составляли эту последнюю программу?
Покраснев, он молчал. Инна смотрела на него с нежностью и сожалением. Почему это не случилось раньше? Но сейчас она не могла остановиться на полпути.
– Нет, – сказала она со вздохом. – Это все фантазии вашего компьютера. На деле это совсем другое. И недаром это пришло, как вы говорите, из пустоты. Потому что он – везде! Нет, это не смешно. Вспомните, – она грустно усмехнулась, – когда вы были еще мальчиком – разве вам не казалось смешным, разве не было немного стыдно, когда вы видели, как люди целуются, или слышали, как говорят о любви? Не за себя стыдно – за них… Правда? Но потом вы выросли, и стали воспринимать это иначе. И сами, без сомнения… – Она улыбнулась, и Луговой опять покрылся краской. – Ну, не буду. Но вы меня поняли?
Штурман не знал, понял ли он Инну, но видел, что она его не понимает. Он мучился, старался хоть как-то догадаться о возможном значении изображений, страдал от невозможности рассказать о них кому-нибудь другому на корабле, чтобы не пробудилась ненужная надежда… В конце концов это было единственной его ценностью – случайно записанное изображение. Теперь он отдал его Инне, но, наверное, напрасно, лучше бы странный факт остался похороненным в его памяти, потому что она не поняла…
Инна, не дождавшись ответа, заговорила снова:
– Вещи и мысли, смешные для молодых, приобретают для людей зрелых глубокий смысл. Вас избрали, чтобы передать людям весть. Потому, наверное, что вы чисты душой… Почему же вы не сказали?
Он проглотил комок.
– Через тысячу лет нас не будет в живых…
– Но там сказано совсем иное! Не верите? Хотите доказательств? Но обещайте слушаться меня.
Луговой покорно кивнул. Ей он не мог отказать.
Инспектор снова был в родной стихии, где надо было искать, сопоставлять и делать выводы, основываясь на фактах, а не на теориях и домыслах.
Однако установить что-нибудь в носовом отсеке было трудно. Там ничто не осталось в неприкосновенности. Сама пробоина была надежно закрыта новыми листами, и следы преступника давно уже исчезли или смешались со следами всех тех, кто находился тут во время ремонта или после него.
И все же Петров не спешил покинуть отсек. Он размышлял.
Кто был здесь во время ремонта? Капитан и инженер. Ниже, в обсерватории, находился Еремеев. Временами появлялся Истомин и он сам, Петров, подвозивший листы.
Значит, если тут найдутся следы других людей, то ими, во всяком случае, надо будет поинтересоваться. Если же таких следов не будет, то преступником окажется один из четверых. Себя инспектор, естественно, исключил из списка.
Петров извлек из кармана небольшую прямоугольную коробочку с короткой антенной. Она напоминала приемник, но на самом деле это был дуфтер – искатель запахов, электронный аналог собаки. Индексы запахов каждого, обитавшего в Ките, давно имелись у инспектора: он зафиксировал их почти машинально, по привычке, вовсе не рассчитывая, что они когда-нибудь пригодятся ему.
Инспектор стал медленно поворачивать лимб настройки прибора, сверяясь со своими записями.
– Капитан… Естественно – он и должен быть тут.
Инженер… Тоже.
Он сам, Петров. Контрольный тест. Самый сильный сигнал – потому что он и сейчас здесь.
Луговой. Очень слабо. Вероятно, бывал тут раньше.
Вера. Нет.
Истомин. Почти не ощущается.
Физик. Нет.
Администратор. Ого, как сильно!
Карский? Здесь? Ему не следовало тут находиться.
Администратор Карский – разрушитель корабля, на котором он стал наконец главой общества?
Карский – преступник?
Факт указывает на это. Конечно, преступление еще не доказано, следствие надо продолжить. Но теперь ясно, в каком направлении оно должно идти.
– Саша! – сказала актриса. – Саша, Саша! – Голос ее был чист и силен, и в нем сквозила убежденность. – Как ты не понимаешь, он сохранил нас и сохранит. Нам не грозит ничто! Глупыми страхами нас пугают, но мы не поддадимся им!
Луговой преданно смотрел на нее, не понимая, чего она хочет.
– Ты не веришь?
Он пожал плечами.
– Откуда же, по-твоему, взялась эта передача?
– Мир велик, – кратко ответил он.
– Глупости! Я поняла, что там сказано!
– Ты?
– Для этого не нужны никакие машины. Надо верить! Помнишь, там это… что-то… пробило и вышло наружу?
– Ну, и что?
– Не понял? Сейчас поймешь. Идем!
Она бросилась из рубки связи, и Луговой поспешил за ней: ему приятно было идти за ней, все равно куда; ему было приятно просто находиться поблизости, и он думал о ней по ночам. Инна промчалась по коридору и вскочила в кабину лифта. Очевидно, она продумала все заранее: не задумываясь, нажала кнопку посадочного отсека. Когда Луговой нагнал ее, Инна уже стояла подле внутреннего люка выходного тамбура. Она повелительно протянула руку:
– Открой, Саша!
– Да там ничего нет: два пустотных костюма и все.
– Открой! И ты увидишь…
Она посмотрела ему в глаза; у него голова кружилась от таких взглядов, это был уже не экран, это была Инна – живая, великолепная… Луговой протянул руку, повернул маховик блокирующего механизма и нажал кнопку.
Пластина неторопливо отошла в сторону. Впереди вспыхнул свет. Выходной тамбур был пуст, на переборках светилось несколько шкал и виднелись дверцы двух шкафчиков, в которых хранились скафандры.