Дверь в стене
Шрифт:
Отсюда понятен возникший и всё усиливавшийся крен в "эшелонах власти". И эшелоны это видели, эшелоны это понимали и эшелоны всё-всё верно оценивали. Поэтому задуманная Маршаллом послевоенная военная реформа означала далеко не одни только организационные пертрубации. Создавая вместо армии военного времени "армию мирного времени" государству США следовало очень осторожно перестроить очень многое не только в армии, но и в себе. А это очень трудно. Примерно как самому себе аппендикс удалить. Вроде он вам ни к чему, и прожить без него, даже если он и не гноится, вполне можно, а попробуйте, вырежьте его у себя, в одну руку зеркальце, в другую ланцет и - вперёд!
А тут речь не об аппендиксе шла, а об армии. Очень большой. Но это была армия прошлой войны. И флот тоже был флотом
В 1943 году флот США сравнялся с флотом владычицы морей - Британской Империи. В 1945 году, выходя из войны, США имели флот больший, чем собранные вместе флоты всех стран всего мира, включая туда и владычицу.
Англия очень хотела отстоять хоть какие-то из "интересов" на Тихом Океане. Она буквально дралась за право "поучаствовать" в боевых действиях на заключающем этапе войны на тихоокеанском театре. Она сформировала тихоокеанскую эскадру и на высшем уровне настаивала на включении её в состав единых с американцами военно-морских сил. Причём настаивали англичане на рассредоточении своей эскарды в составе флота, на том, чтобы в состав американских соединений включались отдельные английские корабли. Однако США сумели отбояриться, спустив проблему на уровень адмирала Нимица, а тот согласился только на участие англичан в виде отдельного соединения. Диктовалось это тем, что англичане не имели боевого опыта морской войны с японцами, сравнимого с американским, и Нимиц (как и вышестоящие американские политики), не желая делиться с англичанами обретённым опытом и оперативными наработками, бросал их в воду с тем, чтобы они сами научились плавать. Или утонули.
Но главное даже не в этом. Англия наскребла по сусекам всё, что смогла, она собрала всё самое лучшее и самое современное и отправила на Тихий один (!) линкор, три эскортных авианосца (ровно половину того, что у неё вообще было), шесть крейсеров и 15 эсминцев. Сказать, что это соединение по сравнению с силами американцев выглядело скромно, значит не сказать ничего. Для вторжения на Окинаву американцы сосредоточили 1205 кораблей, куда входило 10 линкоров, 8 линейных крейсеров, 4 лёгких крейсера, 82 эсминца и 18 авианосцев.
Откуда взялось это великолепие? Оттуда. Всем известны слова то ли Сталина, то ли железного метростроителя товарища Кагановича насчёт того, что у каждой ошибки есть имя, отчество и фамилия. Это безусловно так. Но не менее безусловно и то, что имя и фамилия имеются не только у ошибок.
Американский флот образца 1945 года появился не сам собою, а главным образом усилиями секретаря по делам военно-морского флота. Он был выдающимся организатором. И у него имелись, конечно же, имя и фамилия. Звали его Джеймс Форрестол.
130
Форрестола сделал Форрестолом сам Форрестол.
Происхождения он был самого заурядного, мать и отец его были ирландскими иммигрантами и в мир политики Джеймс попал не иначе как по связанным с детскими воспоминаниями причинам сентиментального свойства - его отец, очутившись в Америке и пытаясь обрести почву под ногами, помимо всего прочего занимался ещё и политикой. На любительском, если не сказать дилетантском уровне, будучи "на подхвате", но тем не менее. И этот поверхностный отцовский опыт организации жизни обретавшегося в штате Нью-Йорк ирландского землячества несомненно пригодился Форрестолу в дальнейшем. Однако, прежде чем получить путёвку в жизнь и начать ступенька за ступенькой взбираться по социальной лестнице вверх, Джеймс испытал себя, "сходив в люди".
По присущему не только ирландцам, но и всем нам в юности легкомыслию он решил добиться успеха самым простым путём и пошёл в боксёры. В первом блине он быстро, к его чести, разочаровался, не снискав на боксёрском поприще особых лавров и сохранив в память о лихих временах не призы, а сломанный нос. Найдя простой путь к успеху слишком уж простым, Форрестол бросился в другую крайность, попробовав себя в качестве журналиста, и, набивая руку в написании репортажей, на протяжении трёх лет сотрудничал сразу с тремя газетами. Наскучив журналистикой и осознав ценность образования, Форрестол из людей пошёл в университеты и следующие четыре года провёл в Принстоне. Учился он хорошо, чему подспорьем стали навыки не боксёрские, а репортёрские, давшие ему возможность занять место редактора ежедневной Принстонской газеты. И тем не менее обещающий выпускник не доучился, уйдя с последнего курса, так как внезапно решил, что времени терять нельзя. Спорить с этим трудно, как и с тем, что четыре года срок достаточный, чтобы понять сложную истину, заключающуся в словах Time is Money.
Форрестол бросил университет и окунулся в "делание денег", занявшись таким непыльным бизнесом как торговля ценными бумагами. То ли благодаря, то ли вопреки ударам, полученным от застрявших в боксёрах крепышей котелок у Форрестола варил изрядно и делать деньги у него получилось ничуть не хуже, чем сидеть на университетской скамье. Он быстро сколотил капиталец, позволивший ему стать сперва партнёром, затем вице-президентом, а там и президентом инвестиционного банка под названием Dillon, Read & Co. (Сегодня Джеймса Форрестола с нами нет, но дело в том числе и его рук никуда не делось, банк "Диллон, Рид и кумпания" уже в наши дни слился с творением швейцарских креативщиков под названием Swiss Bank Corporation, а где две головы, там и третья себя ждать не заставила и к швейцарско-американскому финансовому альянсу присоединились англичане с их ловко перехваченным когда-то у немцев S.G. Warburg & Co, после чего обретший недостающую голову Змей Горыныч стал прозываться скромной трёхбуквенной аббревиатурой UBS, что расшифровывается очень просто - Union Bank of Switzerland.).
Обладая столь разносторонним жизненным опытом, Первую Мировую Джеймс Форрестол встретил во всеоружии. Он решил, что для его будущего будет неплохо, если к презренно звенящему капиталу он добавит капитал политический и брокер пошёл в армию. Форрестол записался в самый, пожалуй, экзотический на тот момент род войск - он захотел стать морским авиатором. Будучи, как вы успели убедиться, человеком целеустремлённым, он не только добился своего и не только дослужился до лейтенанта, но и сумел в самом конце войны перебраться в столицу, в отдел планирования морских операций.
Война закончилась и начались годы двадцатые, Roaring Twenties, уместившаяся в десятилетие недолгая эра процветания, вошедшая в историю под двусмысленным названием Jazz Age, а между тем Форрестол был не только сыном, но и ровесником века, в разухабистые двадцатые ему не было ещё и тридцати, а он уже успел превратился в высшей степени респектабельного человека. В человека, которого трудно не заметить. Да и попробуй, не заметь скромного банкира, имеющего чин лейтенанта морской авиации, да к тому же переводящего свой досуг не на распитие шампанского в весёлой компании, а на написание статей и речей для деятелей Демократической Партии, имеющих удовольствие проживать в штате Нью-Йорк. А одним из таких деятелей был домогавшийся поста губернатора штата Нью-Йорк многообещающий, но мало кому в общенациональном масштабе известный политик по имени Франклин Делано Рузвельт, который по воле судьбы в годы Первой Мировой работал на посту помощника секретаря по делам военно-морского Флота и имел приятную возможность быть лично знакомым с прикомандированным к отделу планирования морских операций бравым лейтенантом с расплющенным носом.
Если бы эта история была изложена в каком-нибудь романе, то её сочли бы слишком уж пошлой выдумкой, а ведь это жизнь. Как метко заметил герой Джона Траволты в фильме Swordfish: "Sometimes life is stranger than fiction."
И с точки зрения имевших дело с Форрестолом политиков, у него, если не обращать внимания на некрасивый профиль, была масса достоинств - он был работоголиком, гордившимся, что трудится не только без отпусков, но даже и без выходных, он был перфекционистом, он был замкнут, склонен к философским размышлениям, а ещё он был глубоко верующим человеком, постоянно грызущим себя тем, что он недостаточно хороший католик.