Дверь в стене
Шрифт:
Личные отношения между адмиралами и Форрестолом особой гармонией не отличались изначально. Было так потому, что с точки зрения "морских волков" Форрестол не был моряком, он не пропах солью и ромом. Он не был "своим". Его деловым качествам и "хватке" флот отдавал должное, но и только. Могучая адмиральская кучка с Форрестолом на посту Секретаря мирилась, но не более того. А потом Форрестол, ещё будучи Секретарём по делам Флота, принялся этот самый флот резать. В смысле самом наибуквальнейшем. Причём резать как ножом, так и без ножа.
Вот очень наглядные картинки, которые дают представление о масштабах "резни":
Хорошо
Адмиралы твёрдо знали одно - без флота ты букашка, а с флотом - человек.
И государственный интерес с точки зрения "людей моря" был как раз во всемерном усилении флота, усилении "во что бы то ни стало", пусть и в ущерб другим военным ведомствам.
Однако государство думало по-другому. Затеяв послевоенную перестройку вооружённых сил оно убивало сразу нескольких зайцев и в ослаблении влияния военных, что подразумевало ослабление "физических" возможностей армии, оно не видело ничего страшного. У американского государства появилось средство, которое позволяло ему сравнительно безболезненно пережить "время перемен". Называлось средство атомной бомбой.
Военные понимали феномен Бомбы так, как это свойственно понимать военным, или, другими словами, упрощённо. Они не видели того, что видели политики - Бомба, во-первых, не является военным оружием, а, во-вторых, она не является оружием универсальным. Бомба это "средство устрашения", причём под устрашением понимается вовсе не то, что понимают под этим термином не только вояки, но и публика, отдельного представителя которой мечтал сузить Фёдор Михайлович, а император Нерон желал наделить одной шеей с тем, чтобы перерубить её разом и больше не мучаться.
Но государству, хочешь не хочешь, а мучаться с людишками, что военными, что гражданскими, приходится поневоле, без людей государству никуда, а потому послевоенная Америка, пустив в ход такое неконвенциальное, но вместе с тем универсальное оружие как пропаганда, принялась строить сложную иллюзию Бомбы как именно военного оружия не только в круглящихся глазах "общества", но и в загоревшихся нехорошим огоньком глазах "бригадного генерала Джека Риппера".
Делалось это затем, чтобы массовое сознание, куда составной частью входило и сознание армейское, реагировало на "разоружение" поспокойнее. Кроме того, иллюзия адресовалась и вовне, "вероятному противнику", который после вербализации "доктрины Трумана" обрёл плоть, кровь и имя из четырёх букв. Ход был беспроигрышным - в случае если советское руководство "велось" на ядерную угрозу как угрозу в военном смысле, то оно не пыталось выйти за пределы очерченного сторонами Железного Занавеса, если же оно понимало неприменимость Бомбы как средства решения "межимпериалистических противоречий" (как минимум в Европе и как максимум там же), то оно вынуждено было считаться с вполне реальной возможностью того, что это как раз сами американцы превратно понимают "природу" ядерного оружия и готовы пустить его в ход при первой возможности, что опять-таки заставляло советскую сторону быть чрезвычайно осторожной в своих послевоенных "инициативах", а это выхолащивало уже смысл слова "инициатива", превращая действо в реакцию на те или иные внешнеполитические шаги США. Эту часть партии американцы выиграли. Захватив инициативу они её не только не отдали, но и развили успех.
Однако иллюзия иллюзией, но убедительность ей придаёт нечто реальное. Сказать словами "мы вас немножко подвергнем атомной бомбардировке" мало, даже если это говорит дипломат дипломату, слова должны быть подкреплены чем-то "вещественным", это касается не только противника, но и собственных военных, они люди простые и в слова они верят только если это слова отданного приказа. И если в приказе есть слово "бомбить", то для человека военного это означает не предложение заплутавшей в тёмных аллеях большого города одинокой гражданке доставить её по адресу в целости и сохранности за разумную мзду, а наличие средства доставки, мало похожего на автомобиль Жигули.
Слова "бомба" и "бомбить" мало что значат без слова "бомбардировщик".
И такой бомбардировщик у США имелся. Как по заказу. В наше время слово "мега" затаскано сверх всякой меры, как сверх всякой меры и опошлено. В этом смысле только слову "гениальный" не повезло больше. Но у нас с вами речь идёт о второй половине 40-х годов прошлого уже столетия, а тогда приставка "мега-" означала именно то, что она и должна была означать. И бомбардировщик B-36 назывался мега-бомбардировщиком потому, что он мега-бомбардировщиком и был:
Интересна история его создания. Начало было положено весной 1941 года, когда США в войну вступить ещё не успели, но зато, даже туда и не вступая, они озаботились вполне реальной перспективой того, что Британская Империя проиграет войну Германии. После чего следующей или после-следующей мишенью немцев становились сами США. Подобный (и вполне возможный) сценарий означал, что у американцев не будет "непотопляемого авианосца" в Атлантике и что огрызаться они не смогут. Из любой ситуации можно найти выход и он был найден и в этом случае. Америка пришла к выводу, что ей понадобится сверхдальний бомбардировщик, который смог бы совершать беспосадочные трансатлантические перелёты, бомбить Германию и возвращаться назад.
После прикидок и согласований в апреле 1941 года на свет появилось техзадание, согласно которому будущий сверхбомбардировщик должен был способен доставлять 10 000 фунтов (около пяти тонн) бомбовой нагрузки на дальность 10 000 миль (примерно 16 тыс. км). Хотя в 1941 году такое выглядело чистой фантастикой, за дело взялась фирма Конвэр и взялась горячо. Однако уже к концу 1941 года стало ясно, что Англия не упала и падать не собирается, а потому если США найдут нужным и возможным высадиться в Европе, к их услугам будет Остров, что позволяло обойтись уже имеющимися моделями самолётов. Фирме Конвэр, которая в определённом (бумажном) смысле успела напроектировать много всякого разного предложили переделать бомбардировщик в сверхдальний транспортный самолёт. Но тут подоспел 1943 год и перед планировщиками американской стратегии стали более менее отчётливо проявляться черты послевоенного мироустройства и это имело следствием то, что к идее сверхдальнего и сверхтяжёлого бомбардировщика не только вернулись, но даже и разместили предварительный заказ на 100 машин. Разница была только в том, что если раньше радиус действия самолёта ограничивался Берлином, то теперь от него требовалось долетать до Ленинграда.
(Немножко в сторону, ну да нам не привыкать. Сегодня считается, что если бы немцам удалось захватить Исландию и Азорские острова и оборудовать там взлётно-посадочные полосы, то это если и не привело бы к неминуемому поражению Америки, то совершенно точно значительно бы усложнило ей ведение войны. Для этого, правда, немцам понадобился бы сопоставимый с американским флот, но он не появился, так как в мире в 1941-45 существовал такой фактор как Восточный Фронт и немцам чем дальше, тем больше становилось не до флота. Но это так, к слову.).