Двести лет вместе. Часть вторая
Шрифт:
Но характерно: в советской прессе это заявление Вождя не было напечатано (по его лукавой запасливости), оно произносилось для экспорта, а от своих подданных он скрыл эту позицию, – и в СССР было напечатано только в конце 1936 [901] . В те дни Сталин и послал Молотова делать сходное заявление на съезде Советов.
Еврейский автор тех лет, истолковывая эту речь Молотова, как он её понял, ошибочно пишет, будто в ней оратор «от имени правительства» грозил за оказательство «антисемитских чувств» – смертной казнью [902] . Чувств! Нет, такого в речи Молотова не было, от сталинских «активных антисемитов» он не отступал. Смертные казни за антисемитизм в 30-е годы нам неизвестны, но сроки – давали, по статье Уголовного Кодекса. (Шепотком среди людей: «раньше и за царя столько не давали».)
901
Известия, 1936, 30
902
С. Познер. Советская Россия // ЕМ-1, с. 260.
Но вот отмечает С. Шварц перемену: «Во второй половине 30-х годов эти настроения [народное недружелюбие к евреям] получили гораздо более широкий размах… особенно в крупных центрах, где было сосредоточено большое количество еврейской интеллигенции и полуинтеллигенции… Постепенно здесь вновь начала оживать легенда о «еврейском засильи» и начали создаваться преувеличенные представления о роли евреев в составе средних и высших государственных служащих». Легенда – не легенда, но тут же и объясняет её, по меньшей мере с изрядной наивностью, всё тем же оправданием: что эта еврейская интеллигенция и полуинтеллигенция просто не имела «в советских условиях почти никаких источников существования, кроме государственной службы» [903] .
903
С.М. Шварц. Антисемитизм…, с. 118.
Это стыдно читать. Какая угнетённость и безвыходность: почти никаких источников существования, кроме привилегированных. А остальное население имело полную свободу хоть ковыряться на колхозных полях, хоть копать котлованы, хоть таскать носилки на строительствах пятилеток…
Что касается установок от властей – определённо можно сказать, что в 30-е годы в еврейском вопросе ничего от революции не изменилось и ещё не проявлялось официальное недоброжелательство к евреям. Да ведь трубилось и грезилось об «окончании вообще всяких национальных противоречий».
И у заграничных еврейских кругов никак ещё не было, да и не могло возникнуть – такого чувства, что в СССР евреи потеснены. В статье «Евреи и советская диктатура» тот же Ст. Иванович писал: «За границей многие верят тому, что в России нет антисемитизма, и на этом основании благорасполагаются к советской власти. Но в России знают, что это неправда», однако евреи «уповают на долголетие советской власти… и очень боятся её смерти», ибо: «до погромов Сталин не допускает и – надеются – не допустит». Автор сочувствует такому широкому мнению, хотя и считает его порочным: «Если диктатура большевизма падёт, можно быть совершенно уверенным в диком разгуле антисемитских страстей и насилий… Падение советской власти будет для евреев катастрофой, и всякий друг еврейского народа должен с ужасом отбросить такую перспективу»; а сам замечает, что «советская диктатура уже стала стесняться приписываемого ей юдофильства и ожидовения» [904] .
904
Ст. Иванович. Евреи и советская диктатура // ЕМ-1, с. 50, 51, 52.
А генеральную линию на 30-е годы дала резолюция XVI съезда (1930) по докладу Сталина: призыв к энергичной борьбе с шовинизмами, а в первую очередь с великорусским. Понятный для всех партийный язык. И эта борьба ещё несколько лет велась энергично. А по какому, собственно, сталинскому безумию? от того «шовинизма» уже я призрака не оставалось: ещё не провидел Сталин-батюшка совсем близкое будущее, что будет скоро тонуть – и к русскому-то патриотизму и взовёт о помощи.
Тревогу об опасности возрождения русского патриотизма забили уже тогда. Ст. Иванович в 1939 спешил подметить курс «на «любовь к отечеству», на «народную гордость» (всё в язвительных кавычках), на «шапкамизакидайловский «потреотизм» у этой диктатуры, возвращающейся ныне «к некоторым национальным традициям Московской Руси и Императорской России» [905] .
905
Там же, с. 51-52.
Так вот в чём была главная опасность для России перед нападением Гитлера: в русском «потреотизме»!
Эта тревога отныне не оставит еврейских публицистов и на полвека вперёд, даже и при оглядке на ту войну, когда вспыхнул массовый патриотизм, на ту войну, спасшую и советское еврейство. И в израильском журнале 1988 года читаем: «Живые традиции черносотенства… явились базой «животворного советского патриотизма», расцветшего позже, в годы Великой Отечественной войны» [906] .
906
Б. Орлов. Россия без евреев // «22», 1988, № 60, с. 160.
Оглядясь бы на ту войну 1941—1945, признать: весьма неблагодарное суждение.
То есть раз и навсегда: чистого, ни перед кем не виновного, русского патриотизма – быть не может?
Почему так отрезано? Именно – русского?
Важным событием еврейской жизни было закрытие в 1930 Евсекции при ЦК КПб. Этим актом преграждалось отдельное – хотя и по советской программе – развитие еврейской общественности, «национально-культурно-персональная автономия», она вливалась в общесоветское русло. В 1937-38 и ведущие евсеки, которые, по оценке Ю. Марголина, «на услугах у власти произвели величайший погром всех культурных ценностей еврейского народа» [907] , – Диманштейн, Литваков, Фрумкина-Эстер и их сподвижники (Мотл Кипер, Ицхок Сударский, Александр Чемерисский), – были арестованы и вскоре уничтожены. Попали под каток также многие евсеки, «занимавшие руководящие Позиции в центральных и местных отделениях ОЗЕТа, в советских еврейских общественных, культурных и образовательных структурах», в 1936-39 «подавляющее их большинство было репрессировано» [908] . Ядовитая атмосфера советских 30-х годов вклубилась и сюда. На открытых публичных собраниях стали обвинять, разоблачать видных евреев-коммунистов, состоявших когда-то прежде членами Бунда, партии сионистов-социалистов, даже и полуразрешённой при Советах Поалей-Цион. Да и кому большевики не припоминали прошлого? «А кем был до…?» В 1938 закрыта и «Дер Эмес».
907
Ю. Марголин. Тель-Авивский блокнот // Новое русское слово, Нью-Йорк, 1968, 5 августа.
908
КЕЭ, т. 8, с. 167.
А школа? – «Вплоть до 1933 продолжался рост числа еврейских школ и учащихся в них, несмотря на критику ещё в конце 1920-х гг. «националистических перехлёстов» в деятельности евсекций… по «принудительному переводу на еврейский язык»…» [909] . С 1936 по 1939 отмечен «период ускоренного упадка и ещё более ускоренного внутреннего оскудения» школ на идише [910] . После 1936-37 «число еврейских школ начинает быстро сокращаться даже на Украине и в Белоруссии», упало и желание родителей отдавать детей в такие школы. «Сказывалось и падение престижа образования на идиш, стремление дать детям образование на русском языке». – Также «со 2-й половины 1930-х гг. число высших… учебных заведений, где велось обучение на идиш, начинает стремительно сокращаться»; «практически все еврейские высшие и средние учебные заведения в СССР были закрыты в 1937-38» [911] .
909
Там же, с. 176.
910
Ю. Марк. Еврейская школа в Советском Союзе // Книга о русском еврействе, 1917—1967 (далее – КРЕ-2). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1968, с. 239.
911
КЕЭ, т. 8, с. 176, 177, 179.
В начале же 30-х годов закрыты были и еврейские научные институты при Академиях Наук Украины и Белоруссии; в Киеве заглох «Институт еврейской пролетарской культуры». А вскоре за этим последовали и аресты (Михаил Кокин из ЛИФЛИ, расстрелян; Иохиель Равребе – в прошлом из Петроградского Института высших еврейских знаний, в 30-х – руководил еврейским сектором Публичной библиотеки, осуждён на 8 лет, умер в пересыльном лагере [912] .)
Преследования вплоть до ареста перекинулись и на еврейских литераторов на идише: были репрессированы Мошне Кульбак, 1937; Зелик Аксельрод, 1940; Аврам Абчук, преподаватель идиша, критик, 1937; Герцль Базов, писатель, 1938. Называют также писателя И. Харыка, критика X. Дунеца.
912
РЕЭ, т. 2, с. 58, 432.
Однако «вплоть до конца 1930-х гг. активно издавалась литература на идиш. В Москве, Киеве, Минске работали еврейские издательства». Но – какая литература? В 30-е годы «подавляющее большинство [произведений] написано стереотипно, в соответствии с незыблемыми принципами «социалистического реализма» [913] . Литература на идише «с 1930 года до июня 1941 года… проходит под знаком сталинизации. Потоки лести Сталину, разлившиеся по лону еврейской поэзии…» [914] . Ицик Фефер «ухитрялся даже казённую пропаганду одушевить лирической нотой. Ему приписывают чудовищные изречения: „ты предал своего отца – это хорошо!“ и „я говорю – Сталин, а думаю, что это солнце“ [915] . Большую часть этих писателей, ретиво угождавших Сталину, аресты ждали десятью годами позже. Но некоторых, как сказано выше, такой жребий нашёл уже и сейчас.
913
КЕЭ, т. 8, с. 179, 181.
914
Ю. Марк. Литература на идиш в Советской России // КРЕ-2, с. 216.
915
Там же, с. 230.