Двэйн
Шрифт:
— А хочешь?
— Да, представь себе! — фыркнула она, начиная сердиться. — Ты и вправду как из сказки — отвечаешь вопросом на вопрос! Что за манера!
— Манера не хуже, чем та, при которой у первого встречного интересуются про хвост и копыта! — парировал эльф.
— Я больше не буду. — Прошептала Сейлан. — Но я очень, очень хочу тебя видеть.
Она ощутила, как горячая кровь приливает к щекам — не от злости, а от какой-то совершенно не свойственной младшей дочери риага робости. Быстро наклонилась, едва не выпав из седла, неловко и по-детски мазнула сухими губами по темной щеке не чующего подвоха фэйри —
Она убегала не от существа из мира чудес и духов — от себя.
Пришлось целую седмицу просидеть взаперти, будучи наказанной, слушая сердитые выговоры матери и няньки, видя нахмуренные брови отца, и даже сестры качали головами — мол, расстроила всех. А потом Сейлан все равно ускакала туда, где слышала чарующую и пугающую музыку — к холмам вдоль безлюдного побережья. Она выезжала на прогулки через день, чтобы хотя бы иногда видеть своего фэйри и радостно беседовать с ним о том, чего нет в книгах — о далеких краях, где он побывал, о невидимых глазу чудесах внутри вещей, о звездах в небесной выси. Так продолжалось до конца лета — а потом Двэйн покинул землю Антрима, отбыв по каким-то своим делам на неопределенный срок. Говорил, что сначала займется делами в другой части острова, а позже уплывет за море.
За три неполных месяца Сейлан сильно изменилась. Сорванец становился девушкой, невзрачная гусеница делала уверенные шаги к будущей стадии взросления — бабочке. И когда она спросила дроу, ставшего из непонятного сказочного сида привычным тонким и умным собеседником: «Я увижу тебя когда-нибудь?», тот не стал отвечать вопросом на вопрос, а протянул Сейлан уменьшенную копию своей свирели. Тяжелую, из какого-то сплава с черненым серебром:
— Ты услышишь, дитя. Когда придет время, и если я еще буду тебе интересен. Если твоя свирель запоет мою музыку сама — значит, я вернулся.
Он так и не прикоснулся к Сейлан на прощание — только сжал пальчики тонкой хрупкой кисти, когда вкладывал в девичью ладонь свирель. Куда пропали цыпки и заусенцы? Наверное, они были у какой-то другой девочки, той, что вместо платья носила пацанячьи штаны, короткий кафтанчик и до самого снега бегала босиком. Догорал грозный алый закат над морем — предвестник осенних бурь и штормов. Таял в ночи высокий мужской силуэт в плаще. И капали горячие слезы на прихотливую черненую вязь орнамента на странной металлической свирели.
— Так вот какое твое колдовство, Двэйн… Вернись же, я жду.
Минул год. За ним — другой, потянулся и третий. Свирель молчала — как и положено было молчать мертвому инструменту в отсутствии музыканта, который поднес бы его к губам, пробуждая и вдыхая жизнь вместе с музыкой.
И продолжалось так до Пасхи, совпавшей нынче с Бельтайном, пока теплым весенним вечером маленькая металлическая свирель, с которой Сейлан не расставалась, нося на цепочке под платьем, не запела сама, откликаясь музыке сида, что играл на большой свирели где-то там, на холмах вдоль побережья.
ГЛАВА 11.Неудача брата Ансельма
Брат Ансельм вздохнул — едва ли не безнадежно. Только мысленно вздохнул, ибо в присутствии епископа и настоятеля монастыря в одном лице не осмелился бы столь открыто высказать
Прим. авт.: в Ирландии христианская церковь действительно была «церковью монастырей», по своей структуре и функциям напоминавших небольшие городские поселения, центры ремесла и торговли. Такие монастыри являлись центрами церковной власти и «патронами», покровителями церквей в определенной местности. До XII века епископы и архиепископы даже не назначались из Рима, а выбирались местно.
Эх, и ведь сам же попросился сюда на службу, оставив великий Aeterna urbs! Прим. авт.: Вечный город, (лат). Выдержал все тяготы длинного и опасного пути до Ирландии! Тешил себя честолюбивыми мечтами изучать и дополнять два написанных в седьмом веке от Рождества Христова жития Святого Патрика — или хотя бы перевести на благородную латынь те фрагменты, кои были изначально утрачены и записаны по-гэльски!
Сам напросился — сам и пожинай плоды своей гордыни. И как-то уживайся с той мыслью и тем фактом, что местная католическая церковь местами отдает язычеством…
Во-первых, в покоях епископа периодически попахивало сидром, а бочоночек, для оного напитка предназначенный, далеко не всегда был скрыт за портьерой, в особой каменной нише. Как-то, заметив быстрый неодобрительный взгляд молодого священника, епископ строго нахмурил брови и упомянул про слабость своего здоровья, требующего поддержки с помощью некоей яблочной вытяжки. Глядя на румяного и жилистого шестидесятилетнего старика, который в зимние вечера развлекался самоличной рубкой дров, брат Ансельм спрятал улыбку, но не проникся сочувствием к «больному».
Во-вторых, в ходу было недопустимое поклонение деревам, наследие друидов-язычников, церковью особо не преследуемое, и даже в житиях святых нет-нет, да и упоминались некие «священные» деревья… Ирландцы сохранили почитание дуба, тиса, ясеня, и ведь продолжали строить храмы под сенью древних деревьев!.. И не они одни! Брат Ансельм слышал историю тиса в деревне Фортингалл в Шотландии, куда, не иначе, добирались ирландские проповедники! Мало того, ходят богопротивные слухи, что тис этот предсказывает какое-то там… то ли Сопряжение, то ли Разделение Миров! Еретические измышления, вот что это такое!
Прим. авт.: о свойствах этого замечательного дерева рассказано в романах «Дитя Бунта» и «Право несогласных».
В-третьих… Третье — самое болезненное. Затеял брат Ансельм дело богоугодное, практически подвиг, а епископ благословлять его не собирается и, мало того, осмеивает. Тут впору усомниться в самом епископе, тут уже не сидром попахивает, а серой, и вот почему…
Брат Ансельм собрался изгонять демона из здешних мест. В ужасе увидел он нечистого две седмицы назад, когда совершал прогулку вдоль ветреного скалистого побережья, будучи полный благочестивых мыслей, в спокойном одиночестве направленных в нужное русло концентрации над молитвой. Сквозь плотные облака все-таки пригревало какое-то скупое солнышко, кричали морские птицы, воздух был свеж и сладок — в общем, взгляд Создателя милостиво упал на суровую дикую местность, а следом — и улыбка Его в виде просвета в облаках. Молодой священник остановился, любуясь картиной солнечных лучей, упавших на зеленовато-серую поверхность вечно неспокойных морских вод, и…