Двинские берега
Шрифт:
Таня поначалу дивилась, чего это Элька так возлюбила старую учительшу, потом стала даже немного ревновать и злиться. Нашла себе вторую мать, а про первую и забыла. Эля по своей привычке не делилась с матерью, но как-то Таня буквально к стенке ее приперла своими расспросами.
– Ты уж не из-за Алексея ли там все время пропадаешь? Алексею уж под сорок, он старый холостяк. Раз раньше не женился, значит не судьба ему. Так и будет бобылем век доживать.
– Да что ты, мама, причем тут Алексей? Я к Люсе и Лизавете Петровне хожу. Алексей все выходные на охоте пропадает, а если и дома – так даже к столу не выходит.
– Да они тебя в домработницу превратили, чего уж там. Я прекрасно вижу, что ты сохнешь по Алексею, а ему до тебя дела никакого нет. А старухе удобно пользоваться твоими трудами. То полы помыть, то окна протереть, а дальше что? Белье их еще не стираешь?
Тане обидно было за дочь, вот ведь бесстыжие люди, пользуются добротой ее дочери. А этот Алексей, старый холостяк, чего ему надо? Женился бы на Эле и всем бы хорошо было.
– Давай поговорю я с этой Лизаветой, может в гости их пригласить, за накрытым столом, да за рюмочкой наливки домашней, быстрей дело сладится.
– Мама, даже не думай. Не надо мне ваших старорежимных обычаев. Там семья интеллигентная, Алексей инженер и партийный, мы с ним просто друзья, понимаешь?
Таня все прекрасно понимала и видела, что Эля порой ее стыдится. Таня любила домашний уют. Вышитые скатерти, подушки на диване, кружевные накидки на пирамиде подушек, возвышавшихся на большой железной кровати. Эля считала все это мещанством, хотя в школьные годы сама же и вышивала наволочки на эти подушечки.
– Ну, конечно, мы институты не заканчивали, всю жизнь в деревне, да со скотиной – куда нам до городской интеллигенции – ворчала Таня – смотри сама, тебе жить, да только тебе тридцать лет, так и останешься одна.
В те времена в городе постоянно ощущался дефицит продовольственных товаров. Мясо, яйца, молочные продукты никогда не стояли в свободной продаже. Как только появлялись – сразу сметались с прилавков. Некоторые продукты можно было только в Москве закупить, тоже самое было и с лекарствами, хорошей обувью и одеждой. Таня получала мало, но принарядиться всегда любила. Выручало ее умение шить, рукодельницей она с детства была, вот только занималась этим не для удовольствия, а от нужды.
После окончания столичного вуза, Эля устроилась в ближайший продовольственный магазин продавцом. На удивленные расспросы матери, сухо отвечала, что надоело в очередях за бутылкой молока стоять после работы. Да и молоко как правило еще днем разбирали.
– Тебя государство выучило на экономиста, а ты за прилавком колбасой торгуешь – недовольно ворчала Таня. Вот только зря беспокоилась она, очень быстро Эля пошла на повышение, в скором времени ей предложили работу в новом магазине. Заведующей. Таня была рада за дочь и горда. Магазин в Привокзальном – новом спальном районе, который прямо на глазах рос и вытягивался вдоль железной дороги.
Каждое лето Таня старалась выбраться в Дябрино, там жили родственники по покойному мужу, а в глухой деревушке Заболотье жила сестра мужа – Варвара. Глухая и подслеповатая, она еще управлялась с небольшим огородом и держала козу. В Заболотье почти не осталось людей, только несколько старух доживали свой век. Летом там благодать, а вот зимой все заметало, автобус до самой деревни не доходил, надо было идти часть пути лесом. Вот такие забытые
Любовь к лесу, его особой атмосфере и тишине, нарушаемой только птичьим гомоном, осталась у Тани с детства. Весь год она ждала с нетерпением этого свидания с лесной глушью. Ехала всегда на теплоходе, хотя можно уже было и автобусом добраться до Красноборска, но встреча с рекой для нее была как встреча с молодостью. Неспешно проплывали берега, привычно кричали чайки за бортом, а Таня все сидела на палубе и не могла наглядеться. Эля тоже любила прокатиться на теплоходе, но вот деревенская жизнь ей была не по нраву, да и жить у дальних родственников ей не нравилось. Попивали там все сильно, а Эля этого не одобряла, может поэтому, Таня в одиночестве ездила на малую Родину, к знакомым берегам, лугам и просторам.
Дябрино менялось незаметно. Все та же грязь на улицах после дождей, все те же избы, правда, многие стали отстраиваться, не хотели ютиться в тесноте. Люди как прежде зарабатывали в леспромхозах, сплавляли по реке огромные плоты. Это привычная картина для Северной Двины, где плот за плотом, тянулись в Архангельск. В городе был свой целлюлозно-бумажный комбинат на Сульфате. Второй крупный комбинат располагался в Новодвинске. Много леса шло и на экспорт, но Таню не интересовала экономическая составляющая. Лес ей был дорог живым, а не в виде бесконечных штабелей, лежавших на берегу реки, и ждавших своей очереди отправится в путешествие.
– Что, Танюшка, много ли грибов то набрала? – Варвара вернулась из хлева с ведерком молока и столкнулась с Таней в дверях.
– Да, наломала корзинку – корзина с грибами стояла на лавке в сенях – сейчас перекушу, да чистить буду. Завтра снова в лес, а эти надо посушить.
– Да что ты всемя днями пропадаешь в этом окаянном лесу. Мне для Маньки надо сенца заготовить, уж подсоби. Завтра за травой пойдем, хоть сколько пожнем, да высушить надо, а то зима длинная.
Таня не перечила, с охотой выполняла любую крестьянскую работу.
Иногда ей казалось, что лес и есть ее настоящая любовь. Затеряться в его глуши она не боялась, все свободное время она проводила там, сидя на пеньке и прислушиваясь к его тайной жизни. К шуму ветра в кронах сосен, к таинственному журчанию лесного ручья. Чем старше она становилась, тем милее ей было лесное одиночество тихих урочищ и чуть заметных троп. Временами, она жалела, что не может здесь остаться навсегда, оставив городскую суетливую жизнь. Поселиться бы рядом с лесом и забредать каждый день в чащу.
– Надоест – авторитетно заявляла Варвара – зимой как метель завоет, да волки этот вой подхватят, вот тут тебя и скрутит тоска-кручина. К людям захочешь, опять, хворь приключится, куда пойдешь? В лес, к медведям? Вот то-то же. У вас там в городе и врачи и магазины. Живи да радуйся, не наша беда.
Варвара поджимала беззубый рот, не понимала она Таню, чего той не хватает. Таня привычно соглашалась, расхваливая удобства городской жизни, но в душе ее застыла печаль по этим местам. Отпуск пролетал незаметно, а печаль становилась привычной спутницей в ее жизни.