Движимые

Бромберг Кристи

Поворачиваю голову, подперев рукой подбородок. По-прежнему отвожу от него взгляд, смотрю, как мой палец следует по линиям его татуировки, захватывающей часть его грудной клетки.

— Я была… — останавливаюсь, пытаясь восстановить свои воспоминания. — Я была в шоке, когда узнала, что беременна. Я ведь только что закончила университет. Тогда я смотрела на вещи в черно-белом цвете. У меня был план. Сначала университет, потом брак, потом семья, — мягко улыбаюсь я.

— Но знаешь ведь, как говорят о тщательно продуманных планах. — Я судорожно вздыхаю. — Я так боялась реакции Макса. И когда сказала ему, он посмотрел на меня с благоговением. Я все еще вижу его у себя в голове. Он признался, что был напуган, но сказал, это не имеет значения, потому что всё будет хорошо. И мне было интересно, как он мог быть так уверен, когда всё так резко изменится.

Замолкаю

на мгновение, воспоминания мелькают в голове, как слайд-шоу. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Колтона, слеза тихонько скатывается из уголка моего глаза.

— Она, — говорю я и прерывисто вдыхаю, — это была девочка. — Он кивает и протягивает руку, чтобы стереть слезы. — Я все еще боялась и паниковала при мысли о ребенке, но потом я почувствовала, как она пинается. — Останавливаюсь, моя грудь сжимается, когда я вспоминаю то чувство, которого мне никогда не испытать вновь. — И я сразу же полюбила ее. Вся моя неготовность исчезла. — Прочищаю горло, Колтон терпеливо сидит, глаза устремлены на меня. — Я была на седьмом с половиной месяце, когда мы попали в аварию. В первую же ночь я знала, что она не выжила, но я отказывалась это признавать. У меня было сильное кровотечение и схватки… было невыносимо больно. Мне хотелось, чтобы она пошевелилась. Пнула меня хотя бы раз.

По мне пробегает дрожь, в голове мелькают те молчаливые сделки, которые я в ту ночь заключала с Богом.

— На каком-то подсознательном уровне я знала, что надежда есть, что она все еще может быть жива, — это то, что заставляло меня бороться за жизнь.

— Мне так жаль, Райли, — шепчет он.

— Потребовалось столько времени, чтобы спастись, что у меня развилась инфекция. Из того, что увидели врачи, повреждения были достаточно значительными, что, по существу, погубило мою способность иметь детей. — Прочищаю горло, прежде чем продолжить. — Клэр, мама Макса, винит во всем меня.

— Это глупо, — вставляет он.

Пожимаю плечами, соглашаясь, но всё же позволяю своему чувству вины думать по-другому.

— Она думала, что, если бы у нас не было добрачного секса, этого бы никогда не случилось.

Колтон фыркает.

— Вы были вместе, сколько? Шесть лет?

Я мягко ему улыбаюсь.

— Почти семь.

— И она ожидала, что вы так долго будете воздерживаться?

— У каждого своя вера. — я пожимаю плечами. — Мы отправились в небольшое путешествие, потому что это был наш последний шанс сбежать от всего. У меня был стресс, и доктор беспокоился о моем давлении. Макс хотел попытаться успокоить меня. Провести вместе время, пока не начался хаос. Поэтому она винит меня в убийстве его и ее внучки.

— Ты знаешь, что это неправда, Райли.

— Знаю, но это не избавляет меня от чувства вины. В годовщину смерти и в день его рождения она звонит, чтобы выместить на мне гнев и печаль. — На мгновение закрываю глаза, отбиваясь от ужасных образов, которые вползают в мои мысли. — Это ее терапия, полагаю… и, хотя это разрывает меня на части, слушать ее — это меньшее, что я могу сделать. — Он притягивает меня к груди и утешает, обхватывая своими сильными руками и упираясь подбородком мне в макушку. — Как ни странно, встреча с тобой, время, проведенное вместе, позволили мне понять, что я постепенно смиряюсь с произошедшим. Время позволило мне вспомнить Макса, каким он был до аварии, а не только после. Думаю, самое тяжелое — это ребенок. — Я судорожно вздыхаю. — Я всегда буду бережно хранить ощущение жизни, растущей внутри меня, тем более что я, скорее всего, никогда не получу этот шанс снова. — Прижимаюсь к его теплой шее и вздыхаю. — Ей было бы уже два года.

Сдерживаю рыдания, пока они не вырвались, но Колтон чувствует это. Он сжимает меня сильнее, его ровное дыхание и способность слушать — то, что мне нужно. Чувствую, что с меня сняли тяжкий груз. Все мои скелеты найдены. Теперь он знает. Всё. Льну к нему, потому что по какой-то причине, его присутствие завершает мое перерождение.

Я больше не хочу быть одна, и меня уже тошнит от оцепенения. Я хочу чувствовать снова — в крайностях, которые Колтон заставляет меня испытывать.

Я снова готова жить. Действительно жить. И в этот момент я знаю, что только с Колтоном я могу поделиться этими новыми воспоминаниями. Закрываю глаза и прижимаюсь к нему, сон, который я не была способна обрести раньше, сейчас медленно меня уносит. Я просто начинаю уплывать, когда его голос заставляет меня распахнуть глаза.

— Когда мне было шесть лет, — говорит он так

тихо, и если бы не вибрация в его груди, я бы не расслышала его слов. Он останавливается на мгновение и прочищает горло. — Когда мне было шесть лет, моя — женщина, которая меня родила, — избила меня так сильно, что я оказался без сознания в больнице. — Он шумно выдыхает, а я задерживаю дыхание.

Черт возьми! Он заговорил и, слыша боль в его голосе, я знаю, что его раны по-прежнему открыты и кровоточат. Инфицированы. Как можно излечиться от матери, избивающей тебя до потери сознания? Как можно принять любовь от кого-то, когда единственный человек, который должен защищать тебя от всего, причинил тебе наибольший вред? Теряюсь в словах, поэтому обнимаю его и сжимаю, прежде чем оставить на его груди ласковый поцелуй.

— Из больницы звонили в полицию? Социальные службы? — робко спрашиваю я, не зная, чем он готов со мной поделиться.

Чувствую, как он кивает головой в знак согласия.

— Это моя мама позвонила в 911. Она сказала, что это сделал мой отец. Что именно она вошла и остановила это. — Он делает паузу, и я даю ему минуту, чтобы успокоиться и избавить голос от эмоций. — Я никогда не встречал своего отца так что… Я слишком боялся того, что она сделает со мной, если скажу обратное… был слишком мал, чтобы знать, что жизнь может быть лучше, чем была у меня. После этого она забрала меня из школы. Мы переезжали столько раз, что социальные службы не могли нас проверить… — его слова замирают, а у меня в голове так много мыслей, так много того, что я хочу сказать ему, чтобы утешить. Что это была не его вина. Что любовь не обязательно должна быть такой. Что он настоящий герой, сумевший выжить во всём этом, и вырасти успешным человеком. Но я знаю, что мои слова ничего не сделают, чтобы стереть годы жестокого обращения, которые он, должно быть, пережил, или уменьшить их психологические последствия. Кроме того, я уверена, что он раз за разом слышал все это от психиатров.

Смотрю на него, и затравленный взгляд в его глазах говорит мне, то, в чем он только что признался — наименьший из его детских кошмаров. Стоит ли сказать ему, в чем он признался вчера в лимузине? Борюсь с выбором и предпочитаю этого не делать. Делиться своим прошлым нужно на его условиях. Открываю рот, чтобы ответить, но он обрывает меня прежде, чем я могу начать.

— Райли, пожалуйста, не жалей меня.

— Я… Я не, — заикаюсь я, зная, что это последнее, чего он хочет, но он может видеть меня насквозь. Как я могу не жалеть маленького мальчика, которым он когда-то был?

— Та жизнь была давным-давно. Тот маленький мальчик — сейчас он другой человек.

Бред. Он тот, кто он есть из-за того, что с ним случилось. Разве он этого не видит?

Прижимаюсь нежным поцелуем к его груди.

— Ты знаешь, что случилось с твоей мамой? — говорю я неуверенным голосом, почти боясь спросить, но также желая узнать как можно больше, раз уж он заговорил.

Он замолкает на мгновение. Отводит руку от моей спины и проводит ею по своей небритой челюсти.

— После того, как мой отец нашел меня на ступеньках своего трейлера… он привез меня в больницу. Оставался со мной, — рассказывает он голосом полным благоговения. — Я и не подозревал, что он был таким великим режиссером. Не то, чтобы я вообще знал, что это значит. Позже… намного позже, я узнал, что он потратил целый съемочный день, сидя со мной в больнице. Тогда, как я думал, запомнил только его глаза и что у него самый ласковый голос. Они не были злыми, хотя я вздрогнул, когда он коснулся меня… — он замолкает, потерявшись в воспоминаниях, и я даю ему время. — …и заказывал мне все мыслимые и немыслимые вкусности, и отправлял их в палату. Никогда не забуду выражение его лица, когда он смотрел, как я ем что-то, чего никогда не пробовал. То, что каждый мальчик в моем возрасте должен был попробовать уже много раз. Помню, как притворялся спящим, когда полиция сказала ему, что они нашли мою маму и привели ее на допрос… что рентгеновские снимки и анализы показали годы… — он останавливается, пытаясь подыскать правильное слово, я задерживаю дыхание, задаваясь вопросом, каким из ужасных альтернатив он воспользуется. — Недосмотра. И это единственный раз в моей жизни, когда я слышал, как мой отец использовал свое положение, чтобы получить то, чего он хотел. Слышал, как он спросил полицейских, знают ли они, кто он. Чтобы они согласовали с кем требуется, что с этого момента я буду находиться под его опекой. Что он наймет команду адвокатов, если понадобится, но так всё и будет. — Он качает головой, тихо посмеиваясь.