Движимые

Бромберг Кристи

Он проводит рукой по волосам, а затем трет щетину. Этот звук — который я обычно находила таким сексуальным — не делает ничего, кроме как глубже вгоняет пресловутый нож в мое сердце. Он делает шаг вперед, и я отражаю его движение, делая шаг назад.

— Клянусь, Райли. Это не то, что ты думаешь…

Недоверчиво фыркаю, зная, что непревзойденный плейбой скажет что угодно — сделает что угодно — чтобы выпутаться. Образ Тони, свернувшейся калачиком в одной футболке на голое тело, вспыхивает в моей голове. Пытаюсь избавиться от других картин, формирующихся

в сознании. Ее руки на нем. Их переплетенные тела. Закрываю глаза и намеренно сглатываю, пытаясь стереть эти образы.

— Не то, что я думаю? Если это выглядит как утка и ходит как утка… — я пожимаю плечами, — …ну ты знаешь, как говорят.

— Ничего не бы…

— Кря! — кричу я ему. Знаю, что веду себя как ребенок, но мне все равно. Я в бешенстве и мне больно. Он качает головой, и я вижу отчаяние в его глазах. Самодовольная ухмылка Тони заполняет мой разум, ее предыдущие насмешки эхом отдаются в голове и раздувают пламя.

Глаза Колтона изучают меня, когда он снова подходит ко мне, а я отступаю. Вижу, как на его лице мелькает боль отвержения. Мне нужна дистанция, чтобы ясно мыслить. Качаю головой, мои глаза полны разочарования, а сердце боли.

— Из всего множества, Колтон… почему ты выбрал ее? Почему побежал к ней? Особенно после того, чем мы делились прошлой ночью… после того, что ты мне показал. — Воспоминания о близости между нами, когда мы смотрели друг на друга в зеркале, почти невыносимы, но они наполняют мой разум. Он позади меня. Его руки на моем теле. Глаза упиваются мной. Губы говорят мне посмотреть на себя, понять, почему он выбирает меня. Что меня для него достаточно. Всхлипывание, которое невозможно сдержать, вырывается из меня, и оно настолько мучительное, исходит из таких глубин, что я обхватываю себя руками в попытке заглушить его силу.

Колтон протягивает руку, чтобы коснуться меня, но останавливается, когда я смотрю на него, его лицо искажено болью, а глаза безумны от неуверенности. Он не знает, как унять причиненную им боль.

— Райли, пожалуйста, — умоляет он. — Я снова могу все исправить…

Кончики его пальцев так близко к моей руке, что у меня уходят все силы на то, чтобы не прильнуть к его прикосновению. Избегая прикасаться ко мне, он засовывает руки в карманы, чтобы защититься от утренней прохлады. Или, возможно, моей.

Знаю, мне больно, я смущена и прямо сейчас его ненавижу, но я по-прежнему люблю его. Я не могу этого отрицать. Могу с этим бороться, но не могу отрицать. Я люблю его, хоть он мне этого и не позволяет. Люблю его даже несмотря на причиненную им боль. Шлюзы, которые я пыталась держать закрытыми, прорывает, и слезы текут по моим щекам. Смотрю на него затуманенным взором, пока снова не обретаю голос, несмотря на отчаяние.

— Ты сказал, что попытаешься… — это все, что я могу сказать, и даже тогда мой голос срывается на каждом слове.

Его глаза умоляют меня, и я вижу в них стыд. Могу только представить из-за чего. Он вздыхает, его плечи опускаются, тело уничтожено.

— Я пытаюсь.

И… — Он запинается, вынимая руки из карманов, и что-то выпадает из одного из них. Кусочек бумаги опускается на землю как в замедленной съёмке, солнце отражается на серебристой упаковке. Моему разуму требуется мгновение, чтобы понять, что приземлилось у моих ног — и не потому, что я не понимаю, а скорее потому, что надеюсь, что я ошибаюсь. Смотрю на эмблему Трояна, украшающую надорванный пакетик, нервные окончания медленно воспламеняются.

— Нет, нет, нет… — в шоке повторяет Колтон.

— Ты пытаешься? — кричу я на него, мой голос повышается, гнев пылает внутри. — Когда я говорила попытаться, Ас, я не имела в виду пытаться засунуть свой член в очередную доступную претендентку в первый же раз, когда ты испугаешься! — кричу я, не заботясь о том, кто меня услышит. Чувствую растущую панику Колтона — его неуверенность в том, как на этот раз справиться с последствиями своих поступков — и мысль о том, что ему никогда не приходилось раньше… что никто никогда не указывал ему на это, не заставлял отвечать, разжигает мой гнев еще больше.

— Это не то, что я… клянусь, это не вчерашнее.

— Кря! — кричу я, желая схватить его и держать, и никогда не отпускать, и в то же время желая ударить, толкнуть и показать ему, как сильно он меня ранил. Я как на гребаных американских горках, и я просто хочу спрыгнуть. Чтобы аттракцион остановился. Почему я все еще здесь? Почему сражаюсь за то, чего он явно не хочет? Не заслуживает от меня?

Он раздраженно проводит руками по волосам, лицо бледное, в глазах паника.

— Райли. Прошу. Давай просто сделаем пит-стоп.

— Гребанный пит-стоп? — кричу я на него, повышая голос, злясь, что сейчас он относится ко мне снисходительно. Пит-стоп? Больше похоже на переустановку двигателя. — Ты больше в нас не веришь? — спрашиваю я, пытаясь понять сквозь боль. — Ты сказал мне на днях, что у Тони нет и десятой части моей сексуальности? Полагаю, ты решил переключится на менее привлекательных, да? — знаю, я излишне драматизирую, но в груди болит с каждым вздохом, и, честно говоря, на данный момент мне все равно. Мне больно — я опустошена — и мне хочется, чтобы ему было больно, как и мне. — Неужели ты не верил в меня настолько, чтобы побежать к кому-то другому? Трахнуть кого-то еще? — его молчание — единственный ответ, который мне нужен, чтобы узнать правду.

Когда у меня, наконец, хватает смелости посмотреть ему в глаза, мне кажется, он видит в моем взгляде покорность, которая, в свою очередь, вызывает панику в его глазах. Он удерживает мой взгляд, изумрудный аметистовый, из того спектра эмоций, проходящих между нами — сожаление самое сильное из всех. Он протягивает руку, чтобы стереть слезу с моей щеки, и я вздрагиваю от его прикосновения. Знаю, если он прикоснется ко мне сейчас, я исчезну в беспорядочном хаосе ощущений. Мой подбородок дрожит, когда я поворачиваюсь, чтобы уйти.