Двое из будущего. 1904-...
Шрифт:
— М-да, может и не стоит. Но, с другой стороны, ведь многое там говорилось вполне логично.
— Например?
— Например, что британский двор обеспокоен нашими успехами на военном фронте. А ты понимаешь, к чему может привести эта обеспокоенность?
— К новой войне?
— Может быть и к ней. Но на самом деле я так не думаю. Войны, скорее всего, и не случится вовсе. Британцы попробуют сыграть по-другому.
— Это как же?
— Они революцию могут поддержать. Выделят деньги главным возмутителям спокойствия
— Чего?
— Того, что революция снесет царя, а значит все мои старания пойдут прахом. А я этого не хочу. И грош цена будет всем моим предсказаниям. И все мои клинья, подбитые к Марии Федоровне, окажутся сделаны впустую.
Мурзин как-то легкомысленно принял мои слова. Он фыркнул, махнул рукой и громко сказал:
— Да бросьте вы, Василий Иванович. Что за мысли такие? Что за страхи? И от кого — от вас?! Уж вы-то, герой Артура и самый справедливый фабрикант в стране, точно в этой революции не пострадаете. Уж вас-то трогать никто не станет — себе дороже выйдет.
— Это почему? — удивился я.
— Ну а как можно тронуть того, кто столько вложил в оборону крепости, кто построил на Высокой укрепление, которое взять не смогли? А ваши чайки, минометы, гранаты? А каски и бронепластины? Разве этого мало? Уж вы-то как никто можете писать обо все этом в газетах и не хвастаясь хвастаться. А все потому что — правда. И на заводах ваших все совсем по-другому и об этом вся страна знает. И если вас вдруг заденут, попробуют у вас все отнять или же еще что похуже, то что это за революция тогда такая? Ради чего? Только ради того, чтобы убрать Николая? А дальше тогда что?
Я хмыкнул. Оно, конечно, определенный смысл в словах Мурзина был. Уж обо мне-то страна знала как о самом что ни на есть самом первом друге рабочего люда. На мои заводах не зверствуют, драконовских штрафов там нет, по болезни кое-что оплачивается и вообще…. Профсоюз опять же есть, карманный, правда, и лично мне подчиненный, но все же…. И об этих все достижениях я сам же в газетах и трубил, специально заказывал статьи в ведущих изданиях. Так что простые люди почти по всей стране обо мне знали, не зря же очередь в отделе кадров расписана на многие месяца вперед. И люди, стекаясь в Питер, первым делом шли пытать счастья на мои предприятия.
Так что, если революция пятого года каким-то образом и скинет Николая, то я в этой кутерьме буду иметь самые малые риски быть раздавленным. Трогать меня даже тем же большевикам будет не с руки — попробуй потом объясни людям, чем им не угодили Рыбалко с Козинцевым. Но все-таки риски имелись, и именно поэтому нам следовало усилить нашу пропагандистскую компанию.
И вот с этими мыслями я вернулся в строй. После разговора с Мурзиным я ушел с берега и пошел искать Пудовкина.
Глава 14
Журналист
— О-о, Василий Иванович, дорогой! Как же я рад вас видеть!
— Здравствуй, Алексей Захарыч. Как дела твои?
— Дела наши ни шатко, ни валко. Жрать есть что и ладно.
— А как ваша типография?
— А как попал снаряд в нашу типографию, так и стоит с этого дня без работы. Отремонтировать никак не можем. А что?
— Да так, просто к слову. Я тут к тебе вот по какому делу пришел….
— Ну-ну? — с готовностью откликнулся журналист, предвкушая заработок.
— Мне нужны будут все фотографии, где запечатлен я, мои люди и все наши дела. Чайка, минометы, гранаты и прочее то, что я внедрил. Строительство на Высокой обязательно нужно…. У тебя же есть все это?
— Конечно есть, — несколько удивленно ответил он. — И, если подумать, то таких снимков наберется довольно много. Только я не понимаю, зачем вам это? Что вам с них? Для памяти?
— Нет, Захарыч, для дела.
— Для Марии Федоровны? — со знанием дела снова вопросил Пудовкин.
— Это не особо важно. Так что? Можно их у тебя выкупить?
— Конечно можно. Только я не пойму никак, зачем вам столько?
— Надо. За каждую фотокарточку заплачу полную стоимость. И меня интересует все то, к чему я приложил руку или хоть как-то был с этим связан. Вот даже мое путешествие в Чифу…, у тебя же есть снимки, как мы разгружали корабли с продовольствием?
— Есть и такие и довольно много. И если вам нужен каждый снимок, то разоритесь вы, Василий Иванович. Денег у вас не хватит.
— Хватит. Ты, главное, продай их мне. А еще лучше негативы продай.
— Э-э, нет! Негативы я ни за что не продам. Фотокарточки, пожалуйста, отпечатаю вам сколько угодно, а вот негативы нет! В них вся моя никчемная жизнь. Весь смысл моей жизни.
— Ладно, не важно. Меня устроят и простые снимки. Ну, так что, когда ты их мне подберешь? Сколько тебе надо времени?
Он задумался. Приложил указательный палец к виску, воздел глаза к потолку. Потом выдал:
— Тут такое дело…. В общем, Василий Иванович, снимки-то надо распечатывать, а химикатов у нас не так чтобы и много. Кое-что я вам смогу сделать….
— Я заплачу полную стоимость, — вставил я слово, чувствуя как Пудовкин набивает цену. Но оказалось дело было совсем не в этом.
— В этом-то я не сомневаюсь. Да только не могу я на вас спустить все реактивы, новые взять-то неоткуда. А они мне еще для будущего понадобятся. Ну…, вы понимаете, да? Ну, когда Куропаткин придет нас освобождать мне нужно будет его фотографировать, а пленку проявлять. Так что, сами понимаете….
— Да, понимаю. Но все же я бы хотел получить то, что возможно.