Двор чудес
Шрифт:
И действительно, это вели Лантене. Манфред выругался и весь побледнел. Вокруг Лантене было больше тридцати человек.
Втроем средь бела дня при множестве народа, враждебно настроенного к осужденному, напасть на них было никак нельзя.
Три товарища вышли от шорника и машинально пошли следом за всей толпой к месту казни.
Так они дошли до Трагуарского Креста.
Был момент жуткой тревоги… Но когда друзья увидели, что виселица рухнула, они поняли, что палач держит слово, и ободрились. У них впереди еще целый день!
Манфред наблюдал за разговором палача с Лойолой, но не слышал его. Однако он видел, как монах показывал бумагу, а палач покорно склонял голову.
Наконец, Лойола быстро пошел прочь.
Манфред махнул рукой Фанфару и Кокардэру. Они последовали за монахом, а у дома шорника накинулись на него и затащили внутрь.
Лойола с мрачным видом пытался разобраться, что же за люди сейчас перед ним.
Он надеялся, что попал в руки дерзких горожан, желающих посягнуть на его кошелек.
И он сказал:
— Вам нужны деньги? Говорите скорее, сколько.
— А как мы их получим? — спросил Манфред.
Лойола улыбнулся. Это явно были простые грабители.
— Пошлите за бумагой и чернилами; через минуту я выпишу вам чек в кассу монастыря августинцев. На какую сумму?
Манфред сделал знак Дидье. Тот поспешно вышел из погреба.
— Сейчас скажем! — ответил Манфред Лойоле.
Через несколько минут шорник вернулся. Он принес с собой маленький столик, на который поставил чернильницу, положил перо и листок бумаги.
— Пишите, милостивый государь! — сказал Манфред.
— Я готов на любую сумму, — ответил Лойола. — Но надеюсь, вы не слишком злоупотребите…
— Нет, вы увидите: дорого вам это не встанет.
И Манфред начал диктовать: «Приказываю мэтру Леду, присяжному палачу города Парижа…»
— Что это? — воскликнул монах и отложил перо.
— Милостивый государь, — преспокойно сказал Манфред, — нам с вами нечего ломать комедию. Вы желаете смерти Лантене, потому что он вас ранил, потому что хотел спасти вашу жертву — Этьена Доле, потому, наконец, что его свободная натура вообще претит вам — любителю жестокой и абсолютной власти!
— Вы ошибаетесь, сын мой… Я не любитель жестокой власти…
— Полноте! Присмотритесь ко мне, милостивый государь: вы меня не узнаете?
— Я не знаю вас! — ответил Лойола, пристально вглядываясь в Манфреда.
— А помните тот завтрак в Медоне у мэтра Рабле в обществе мессира Кальвина и еще одного человека…
— А, так это были вы, молодой человек! Теперь я вас припоминаю.
— Весьма польщен, милостивый государь. Теперь вы понимаете, что я вас знаю! Знаю, какой беспощадной ненавистью питаете вы свой дух! Это вы замыслили приступ Двора чудес, это вы желали смерти Доле; это вы теперь желаете смерти Лантене…
— Пусть так. И что теперь?
— Теперь? Теперь вы напишете то, что я вам продиктую.
— А если не напишу?
— В таком случае через две минуты вы будете мертвы. Жизнь за жизнь, милостивый государь!
Лойола наклонил голову и задумался.
— Вы очень молоды, — сказал он наконец, — а сталкиваетесь с теми, кто гораздо сильнее вас. Имейте в виду!
— Лантене мой брат. Я на все готов, чтобы освободить его.
— Даже на жестокое преступление против духовного лица?
— Да, милостивый государь, — преспокойно сказал Манфред. — Поторопитесь: у вас осталась одна минута. Пишите… — продолжал он и встал во весь рост. — Пишите или, черт побери, я вас зарежу, как дикого зверя!
Лойола взял перо.
— Диктуйте! — сказал он резко, и Манфреду в его голосе послышалась ирония. — Диктуйте… но соблюдайте уговор. Жизнь за жизнь, сказали вы? Не правда ли?
— Клянусь! — ответил Манфред.
— Прекрасно. Я готов.
Манфред, пьяный от радости, продиктовал:
«Приказываю мэтру Леду, присяжному палачу города Парижа, отменить казнь осужденного Лантене ввиду его помилования. Приказываю сказанному палачу передать сказанного осужденного живым и здоровым в руки тюремной стражи».
Лойола поставил подпись.
— Еще не все, — сказал Манфред. — Теперь пишите, милостивый государь… нет, не на этом листке… вот на этом…
Лицо монаха посерьезнело.
Манфред продиктовал:
«Приказываю сержанту, начальнику караула городской стражи, коему препоручено конвоирование осужденного Лантене, освободить оного заключенного немедленно…»
— Но я не уполномочен отдавать такие приказания! — воскликнул Лойола.
— Пишите, пишите, милостивый государь… Ни в чем не сомневайтесь!
Лойола краем глаза посмотрел на Манфреда и увидел: юноша нервно теребит рукоять кинжала.
Он содрогнулся от ярости, все написал и подписался. Манфред внимательно перечитал оба документа и засунул их в камзол.
— Теперь я свободен, не правда ли? — спросил монах.
— Погодите еще, милостивый государь! Будьте любезны отдать мне ту бумагу, что теперь при вас.
— Какую бумагу?! — побледнев, воскликнул Лойола.
— Не извольте ломаться, милостивый государь! Я говорю о той бумаге, которую вы показали палачу и перед которой он так почтительно склонился.
— Эта бумага для вас ничего не значит, — пролепетал монах.
— Тогда вы тем более можете ее отдать. Давайте, решайте скорей! Если вы не предпочитаете, чтобы я сам взял ее с вашего мертвого тела.
Лойола понял, что сопротивление бесполезно. А поскольку он был не из тех, кто любит бесполезные препирательства, то вытащил документ и подал его Манфреду со словами: