Двор чудес
Шрифт:
— Где он? — спросил Монклар.
— Сейчас, погодите…
— Да-да, я подожду…
Она глубоко задумалось. Вся ее воля, вся энергия сосредоточились на одном: как убить великого прево. Она просто выбирала способ. А точнее сказать, она искала, что может успокоить странное ощущение, страстное желание мести — ведь она была убеждена, что после смерти графа де Монклара ей сразу же полегчает.
И тут ей пришло в голову: лучше всего ее успокоит, если она увидит его висящим на веревке, каким видела своего сына.
Не обращая внимания на великого прево, она принялась рыться в своем тряпье и скоро нашла то, что ей было нужно: хорошую прочную и достаточно длинную веревку. Потом она стала осматривать стены. Найдя большой крюк, который сама когда-то вбила, цыганка улыбнулась и прошептала:
— Прямо как будто нарочно сделала!
Не теряя при этом времени, она завязала петлю, убедилась, что петля легко затягивается, и все это с педантичным спокойствием. Затем она встала на табуретку и перекинула веревку через крюк. Веревка свесилась со стены. План был прост: подтолкнуть великого прево под петлю, накинуть петлю ему на шею и потянуть за конец, чтобы Монклар оторвался от земли.
А тот, во власти своей навязчивой идеи, шарил по всем углам комнаты, не обращая внимания на то, чем занята цыганка. Может быть, он и вовсе о ней забыл.
Джипси подошла к нему.
— Эх! — проговорила она. — Как бы мне пробудить в нем рассудок, пусть хоть на несколько минут!
И она схватила великого прево за руку:
— Послушайте… поглядите на меня… вы меня не узнаете, граф?
— Граф? — удивился безумец.
— Ну да, вы же граф де Монклар, великий прево Парижа.
— Ах, да-да-да…
— А я — та, у кого вы убили сына. Ну-ка, давайте, вспоминайте…
— Сына? Я найду сына… он меня ждет…
Цыганка расхохоталась:
— Умер твой сын!
Граф де Монклар страшно взревел:
— Умер? Кто сказал, что он умер! Я не желаю! Я не согласен на его казнь! Слышите, вы, негодяи!
Цыганка, охваченная внезапным ужасом, попятилась, но все так же визгливо продолжала:
— А я говорю — умер! Умер твой сын!
— Умер! — повторил несчастный. Гнев его вдруг схлынул, он задрожал.
— Умер! Сдох! Повешен! А ты его осудил!
Монклар поднес ладони к пылающим вискам:
— Нет, нет, это не я! Это все ты, поп… ты, адский монах! Ты убил мое дитя! Пощадите его! Не убивайте!
Несчастный безумец захрипел и упал на колени. Голос его невольно вгонял в дрожь. Слова цыганки с беспощадной отчетливостью представили ему тот момент, когда сына поволокли на казнь.
Цыганка сама себя не помнила от жестокой радости. Действительность превосходила ее мечты! Несколько минут она стояла молча и только смотрела на эту жуткую скорбь, насыщая ею душу.
Великий прево ползал на коленях, бился об пол головой, и нечленораздельные звуки — вопли издыхающего зверя — умирали на его пересохших губах.
Потом с ошеломительной внезапностью, какая бывает у сумасшедших, в его мыслях совершился новый переворот. Он перестал рыдать, встал и удивленно огляделся кругом.
— Пора кончать! — прошептала цыганка и подошла к безумцу.
— Пошли, — сказала она и взяла его за руку.
Граф де Монклар покорно пошел за ней.
Она подвела его к стене, прямо под петлю.
— А мой сын? — спросил он, смутно припоминая, что эта женщина что-то ему обещала.
— Какой сын! — рявкнула она. — Умер твой сын! И ты умри!
В этот миг в дверь страшно забарабанили, пытаясь высадить ее.
Цыганка ничего не слышала.
Вне себя от ярости, она повторяла:
— Умри, как умер твой сын! Я убила его!
Петля захлестнула шею великого прево, цыганка издала торжествующий клич, но тут же почувствовала, как ее саму схватили за горло.
Граф де Монклар обхватил ей шею обеими руками.
— Ах, так это ты его убила… — невнятно бормотал он. — Так это ты, ведьма…
Цыганка рывком попыталась освободиться, но железные пальцы оставались у нее на горле, как будто медленно впиваясь в тело.
Она захрипела, замахала руками, лицо ее перекосилось — и вдруг голова бессильно упала на плечо.
Великий прево продолжал давить на горло, но уже без злобы… Он уже ничего не помнил!
И когда со страшным грохотом упала наконец на пол выломанная дверь, он отпустил труп цыганки, тяжело рухнувший к его ногам и уставился на двух запыхавшихся людей, ворвавшихся в комнату. То были Манфред и Лантене.
Лантене мгновенно развязал петлю, затянутую цыганкой на шее графа.
— Успели… — сказал Манфред.
Лантене, ничего не говоря, мельком взглянул на труп цыганки, которую считал матерью.
Потом его взор обратился на графа де Монклара. Совершенно естественно, как будто безумец мог его понимать, он грустно сказал:
— Подойдите, отец…
Безумец не услышал его или не понял. Усилие, с которым он душил цыганку, лишило его всех сил. С мрачной покорностью он дал себя увести.
И вот Манфред и Лантене оказались в большой полутемной комнате.
На улице было совсем светло, но здесь все ставни и занавески были закрыты, и с темнотой боролось только слабое пламя восковой свечки. Свечка стояла у изголовья…
— Сядьте, отец, — очень серьезно сказал Лантене.
Он подвел графа де Монклара к креслу. Тот уселся, грезя о чем-то далеком — очень далеком от того, что было у него перед глазами, но чего он вовсе не видел.
Лантене в сильном смятении подошел к постели, а Манфред, сняв шляпу и понурив голову, встал рядом с графом де Монкларом.