Двор чудес
Шрифт:
— Какая звезда?
— Да шхуна же моя!
Кокардэр обратился к монаху:
— Так что, ваше преподобие, потерпите еще шесть деньков, тогда избавитесь от нашего общества. А то оно вам, кажется, не по душе.
— Ничего не понимаю, — прошептал монах, снедаемый тревогой.
— А дело проще простого. Наш друг маэстро Джованни — хозяин прекрасной шхуны.
— И что?
— Как «что»? Шхуна, как вы слышали, зовется «Ясная звезда» и снимется с якоря через шесть дней.
Лойола побледнел. Он начал понимать.
— И тогда что? — мрачно спросил он.
— Тогда вот что: через шесть дней мы будем иметь честь сопроводить вас на «Ясную звезду» и самым честным образом спустить в трюм. Потом, ваше преподобие, нам только останется попросить у вас благословения. Вы, надеюсь, не откажете.
Лойола сделал страшное усилие над собой.
— А когда корабль прибудет на место, что станет со мной?
— Вы будете свободны.
— Что вы имеете в виду под свободой?
— Свободу, ваше преподобие! Свободны будете, словно птица в небесах. Можете отправляться, куда хотите.
— На сей раз это уже верно?
— Было бы неверно, ваше преподобие, мы бы с вами отправились.
— Да, это так…
Лойола немного помолчал и подумал. Потом посмотрел на моряка и спросил:
— А в каком порту вы меня отпустите, могу я знать?
— Никакой тайны тут нет, — ответил за Джованни Кокардэр. — Ваше преподобие освободится в Смирне, в Турции.
— В Смирне! — в полном отчаянье пробормотал монах.
Это был последний удар, доконавший его.
— А сколько времени нужно вашему кораблю, чтобы дойти до Смирны?
— Говори, маэстро Джованни! — сказал Кокардэр.
— Чтобы дойти до Смирны? — повторил хозяин «Ясной звезды». — Так… Будем стоять в Италии, потом в Алжире, потом в Тунисе…
Лойола весь дрожал от ужаса.
— Ну что ж, — подсчитал Джованни, — больше четырех месяцев никак не выйдет, даю слово!
Лойола чуть не завопил. Глаза его налились кровью. Он повернулся и тяжело, словно от сильного удара, рухнул наземь…
Придя в себя, Лойола собрал всю свою могучую волю, чтобы как-то держаться. Но как бы ни была она сильна, все равно из его глаз упала горючая слеза — слеза ненависти и бешенства, подобная капле желчи. Весь обдуманный в подробностях план рушился. Назад во Францию он теперь попадет не раньше, чем через полгода. Признав поражение, монах опустил голову.
И трое сопровождавших услышали его шепот:
— Все пропало…
Как обозначил Кокардэр в своем расписании, так оно и случилось. На четвертый день пребывания в Марселе вечером Лойолу проводили на борт «Ясной звезды» и заперли в каюте так, что он не мог выйти, покуда берега не скроются из вида.
На другой день «Ясная звезда» снялась с якоря. Кокардэр и Фанфар издалека наблюдали, как постепенно надувались ее паруса, как шхуна стремительно полетела к открытому морю. Кокардэр крикнул вслед то же, что и Манфред:
— Доброго пути!
Потом два товарища оседлали коней и отправились обратно в Париж.
XXIV. Безумец
Оставим двух воров, которые довольные и со спокойной совестью потихоньку возвращаются в Париж, и вернемся к другому лицу, которое наши читатели, вероятно, не забыли. Мы, конечно, говорим о Джипси.
После волнующей, можно даже сказать трагической сцены, разыгравшейся между цыганкой и великим прево, старуха в отчаянье и растерянности, с окаменевшим сердцем, с безумно жаждущей мщения душой вышла из резиденции великого прево.
В смутном предрассветном полумраке она погрозила дому кулаком и зловеще прошептала:
— Еще не все кончено!
Множество ночей напролет она обдумывала план, провалившийся теперь так жалко, но не сдалась. Ведь мщение стало для нее самой жизнью.
Безраздельная ненависть Джипси к графу де Монклару происходила от безмерной боли, которую она испытала при казни своего сына. Цыганка и сына любила безраздельной любовью, материнские чувства заглушили в ней все остальные — это неоспоримо.
Но шли месяцы, шли годы, и постепенно Джипси забыла саму причину своей ненависти — своего сына! Он погиб так давно, что она его уже и не любила — по крайней мере, даже величайшим усилием воли ей не удавалось чувствовать то, что чувствует любящий, но ненависть ее к великому прево от этого только росла и крепла. Кончилось тем, что эту ненависть она сама стала считать целью всей своей жизни, а то и самой своей жизнью.
Вскоре она, не удержавшись, снова вышла из дома и, влекомая какой-то роковой силой, направилась к дому графа де Монклара. Все, что случилось когда-то, она вспоминала так, как будто это происходило сейчас. Она видела, как двадцать два года назад бродила вокруг этого дома без ясной цели, без определенной мысли. Первые несколько дней она думала, что убьет великого прево.
И тут произошло то, что на многие годы вперед определило план ее мести. Однажды утром, примерно через месяц после казни сына, Джипси пришла и встала против дверей резиденции. Вдруг дверь открылась. На улице стояла прекрасная карета, вся обитая шелком. И вышел великий прево!
Увидев его, цыганка ощутила ужас и отвращение, как бывает при виде какого-то мерзкого гада.
А рядом с великим прево шла женщина — молодая, красивая, ослепительная, так очевидно, так абсолютно счастливая, что от нее, казалось, исходило сияние радости и любви.
Великий прево, тоже еще молодой, во всем цвете мужественной красоты, глядел на нее так нежно, с такой пламенной страстью, что Джипси содрогнулась. Она еще не могла осознать внезапную мысль, всплывшую в ее смутном сознании…
Между великим прево и его женой шел мальчик. На вид ему было года четыре. На самом деле только что исполнилось три. Маленький красавчик в роскошной одежде; сразу было видно, что отец и мать боготворят его.
Мальчик с радостным криком бросился к карете. Но отец схватил его и поднял на руки. Несколько секунд он пристально глядел на сына. В этом взгляде графа де Монклара Джипси прочитала безмерную отцовскую любовь.