Двор чудес
Шрифт:
И палач закончил:
— Раз это случилось с Гаспаром-Фламандцем — почему не может случиться с другим, если я захочу?
И он занялся необычным делом. Вбил прямо над скелетом большой гвоздь, привязал веревку, сделал на веревке петлю. Накинул петлю на костяную шею. Потом поправил петлю так, чтобы с одной стороны на нее опирался подбородок, а с другой — затылочная кость. Потом потянул.
Скелет повис в воздухе.
— Отлично! — произнес мэтр Леду. — Клиент к делу готов. Что я должен сделать в этот момент? Повиснуть на его ногах и резко рвануть вниз. Что тогда будет? Шейные позвонки сломаются, и тут же наступит смерть. Хорошо, а если я этого не сделаю? Если только притворюсь, что дергаю? Тогда позвонки останутся целы, и клиент сможет провисеть довольно долго… если только не задохнется! Ну-ка еще раз!
Мэтр Леду еще раз десять повторил это экзотическое упражнение. Он снимал скелет, вынимал из петли, потом снова накидывал петлю и с силой тянул за веревку. Так он поступал, покуда ему не удалось сразу же, безошибочно приладить узел туда, куда он намечал.
Тогда мэтр Леду широко ухмыльнулся. Он с величайшей тщательностью закутал скелет и подумал, что пора и передохнуть.
Палач уже шел к постели, но тут в дверь забарабанили. Мэтр Леду подошел и открыл. Там стоял его подручный.
— Пора, мэтр! — сказал тот.
— А который час?
— Шесть часов, мэтр.
Ночь прошла так быстро, что Леду и не заметил…
— Ладно, — сказал он. — Иду!
XXII. Улица Сент-Антуан
Мы видели, как преподобный Лойола в тот момент, как разразилось безумие графа де Монклара, поспешил прочь от резиденции великого прево и догнал стражу, уводившую Лантене, чтобы лично присутствовать на казни несчастного юноши.
Руки Лантене были туго связаны, два тюремщика крепко держали его, вокруг шагало десятка два стражников, а он шел не сопротивляясь. Бедняга совсем не понимал, что происходит.
Отец узнал его. Узнав, отец был явно рад, сильно взволнован… А теперь отец позволил повести его на виселицу!
Что же произошло в уме великого прево? Неужто его сердце так зачерствело от исполнения его обязанностей, что он теперь родного сына приносил в жертву?
Да, Лантене ненавидел великого прево, покуда не знал, что сам он сын графа де Монклара. Но не ощутил ли он, что ненависть эта тает, как снег под солнцем, едва убедился, что встретил отца? А что теперь? Отец! Что — отец? Неужели Лантене умрет, бросив ему несмываемое проклятье?
Покуда он думал обо всем об этом, почти не осознавая, что ведут его к эшафоту, к нему обратился насмешливый голос — тот самый, что смеялся недавно над ухом Этьена Доле:
— Вы к смерти готовы?
Лантене узнал Лойолу.
— Жить вам осталось минут пять, — продолжал монах. — Надеюсь, вы употребите их для примирения с Богом.
— Очень прошу вас оставить меня в покое, — резко сказал Лантене.
— Как! И ни слова раскаянья? Может, хоть кому-нибудь захотите сказать словечко? Ведь есть же люди, которых вы любите… которые любят вас…
И Лойола поспешил продолжить:
— Уверен, вашему бедному отцу будет утешительно слышать от вас слова прощанья, а я охотно возьмусь передать их ему.
— Отцу! — прошептал Лантене, мертвенно побледнев.
— Да, отцу… Он вас любит, он сам мне это сказал. Отцу, который испытывает жестокую скорбь от того, что жертвует вами из-за долга.
— Так я умираю по воле великого прево! — воскликнул Лантене.
— Боже мой! Нет, не по воле, а по согласию… просто по согласию… О, какой великолепный пример самоотвержения подал этим ваш отец — граф де Монклар!
Лантене долго молчал, задыхаясь от горя. Наконец он произнес:
— Так скажите ему… скажите безжалостному отцу, предающему сына в когти палача… скажите ему, что ко всем своим преступлениям я прибавлю последнее: возненавижу его, как ненавидят самого палача, буду его презирать, как презирают палаческих подручных! Скажите это достойнейшему отцу — и будем надеяться, что несколько ночей затем он будет спать от этого спокойно.
— Воля ваша для меня священна, — сказал Лойола, — ведь это воля умирающего. Но Бог — свидетель, я хотел бы доставить моему другу иные слова.
— Что же! — мрачно сказал Лантене. — А теперь отойдите. Не стойте рядом со мной, а не то клянусь, раз уж я не могу задушить вас, как вы заслуживаете, я при всем народе вам плюну в лицо.
Лойола отступил на пару шагов, говоря вслух:
— Боже, прости несчастному, ибо не ведает, что творит!
Толпа восхитилась великодушием монаха.
Дальше Лантене шел, опустив голову, поглощенный последними размышлениями. Вдруг он почувствовал, что его остановили. Он поднял глаза, огляделся и увидел виселицу.
Молодой человек презрительно улыбнулся. Перед лицом неизбежной смерти он вновь обрел свободу духа. Тень отца, что преследовала его, рассеялась.
Он подошел к виселице и сказал палачу:
— Работай быстро и хорошо! Ты, говорят, большой мастер: посмотрим, справедливо ли тебя хвалят.
К удивлению всех присутствующих, палач ответил ему. Никогда прежде мэтр Леду не разговаривал в решающий момент.
— Будьте спокойны, — с веселой улыбкой сказал он, — для вас я постараюсь так, как еще ни для кого не старался.
— Ну так давай побыстрей!
В этот момент раздалось пение двух или трех нарочно для того присланных монахов.
Мэтр Леду подошел к осужденному и проворно поднял ворот его камзола. Для этого он встал позади Лантене.
И Лантене был потрясен, словно электрическим разрядом, услышав голос — голос палача! — шепчущий ему на ухо:
— Ничему не удивляйтесь и смотрите внимательно! Брат ваш бдит!
Тут же он отошел и крикнул главному подручному:
— Эй ты, разгильдяй, чего стоишь? Проверяй, крепка ли веревка!