Двойная эмиграция
Шрифт:
А мы с Петькой – молодые, горячие, не могли и предположить, что всё, что мы слышим из радиоприёмника и видим на плакатах – это страшная ложь! Ложь не во благо народа, а ложь во благо лжи. Ложь во благо смерти… И потому мы с братом рвались на фронт, чтоб как можно скорее освободить от нависшей опасности землю, когда-то захваченную коммунистами! Землю, где мы родились и были счастливы до тех пор, пока не пришла советская власть. И мы отправились воевать с Красной армией, чтобы отомстить ненавистному коммунистическому врагу за свою семью, лишённую крова в любимой России!
Глава 2. Фронт глазами матери
Письмо
Однажды,
Мне и раньше приходили от неё редкие письма, но сейчас, когда шла война с СССР, это казалось просто невозможным!
Наташа сообщала, что её Егоршу и двух сыновей забрали на фронт, а младшенький, которого она родила уже после нашего отъезда из России, сам ушёл – добровольцем… Осталась она одна. Плачет, прибирая скудный урожай…
Ещё писала, что немецкие самолёты сильно бомбят их село, поэтому в саду и на грядках мало что осталось. Сестра почти всё лето укрывалась от бомбёжек в земляном погребке, выбираясь из него лишь между налётами. В погребок перетащила кое-какие вещи, чтоб не погибнуть от холода и голода…
Читая письмо, я сразу вспомнила, как раньше Наталья очень радовалась, что её трудолюбивый прадед перед тем, как начать строительство их хаты, сначала соорудил под кладовой небольшой земляной погребок. Вырыть этот погребок было практически невозможно – ни техники, ни помощников у прадеда в то время не было – одни дочки в их семье народились! Да и опасность обрушения хаты была очень велика… Но он смог, чем весьма гордился! Одна стена этого погребка упиралась в печной фундамент, потолок был укреплён какими-то длинными прутьями, прочно замазанными глиной, а стены так и остались земляными, только по углам погребка, придерживая глиняный потолок, стояли четыре прочные колонны – то ли из самодельного кирпича, то ли из обожжённой прессованной глины… Погребок был небольшой, едва ли достигал метра два в длину да полтора в ширину, но все эти годы он служил своим хозяевам верой и правдой. Его, к огромному счастью, ещё ни разу не затопило, и раньше Наталья хранила в нём что придётся: фрукты, овощи, солёные огурцы и прочие зимние заготовки.
Сестра писала, что сейчас, когда одна часть их садово-огородного участка была разбомблена, другая разграблена, то её «хитрый» погребок – так она его ласково называла, оказался полупустым. И всё же ей удалось припрятать в него кое-какие продукты, так что зиму она как-то сумеет пережить, а там и видно будет…
Читая письмо сестры, я снова припомнила, что таких погребков под мазанками, возможно, больше ни у кого в их селе и не было – у всех были погреба во дворе, но ведь до них через улицу бежать надо. А Наталье повезло – у неё и во дворе был большой погреб, да ещё и этот маленький – прямо в самой хате. Это её пока и спасало.
Из письма я узнала и о том, что немцы недавно захватили их село, назначили старосту, который зверствует и наказывает за малую провинность. Собирает провизию для содержания своих патрульных полицейских, которые ночами обходят село, охотясь на партизан, а днем пьянствуют и грабят население.
Оказывается, недалеко от их села недавно расположился немецкий госпиталь. Местный староста, пытаясь услужить немцам, забрал у сельчан почти все подводы с лошадьми, чтобы возить раненных немцев с линии фронта в этот госпиталь. А ещё он повадился каждую неделю обходить все хаты и собирать продовольствие для нужд госпиталя: кто что даст. Не дать нельзя – убьют! А у жителей уже и так почти ничего не осталось – зимой будет жуткий голод. В некоторых хатах поселились штабные немецкие офицеры, но Натальину хату, слава богу, не прихватили, потому что стоит на окраине села, а немцы с некоторых пор стали бояться сельских окраин – партизаны.
Напоследок сестричка написала: «Будьте здоровы, родные мои! Если что – не поминайте лихом!»
Как и с кем Наталья сумела передать это письмо – одному Богу известно, но я догадалась, что письмо это – прощальное. Сестра уже поняла, что каждый день может оказаться последним, и в письме прощалась со мной… И тут я впервые задумалась – что что-то не так с этой войной! Войной, где жестоко грабят людей, обрекая на голодную смерть! Неправильно как-то грабят, не по-людски… Та ли это война, что пророчит нам освобождение от красного дьявола?..
«Добровольная» мобилизация
Утром, когда я пришла на службу в госпиталь, нас всех собрали в зале и объявили, что госпиталь временно переформировывается, гражданские лица увольняются или переводятся разнорабочими на военные заводы и на другие предприятия, а весь медицинский персонал отправляется на фронт для оказания медицинской помощи раненым немецким офицерам и солдатам. Я ужаснулась, но отказаться не имела права. Все врачи и сёстры милосердия, относящиеся к Красному Кресту, как нам сообщили, в военное время автоматически попадали под мобилизацию, и я в том числе…
Наш госпиталь, хоть и предназначался для оказания медицинской помощи солдатам немецкой армии, но статус военного госпиталя носил лишь условно. Он так же, как и другие госпитали Германии, относился к международному Красному Кресту. Служащие нашего госпиталя не были военнообязанными, а являлись представителями Красного Креста – общественной международной организации с добровольным членством.
Мы не состояли в штате немецких военных частей, не имели военной формы, и на службе обязаны были носить белые шапочки, белые накрахмаленные передники с широкими лямками и карманами. Также нам были выданы серые блузки, юбки, кители или шинели без погон, на которых была нашита эмблема Красного Креста. Эту казённую одежду мы могли носить где угодно и когда угодно – даже дома. Но особенно нам нравились тёплые прорезиненные плащи, которыми руководство госпиталя, расщедрившись, обеспечило нас весной 1941-го года. Плащи были просто бесподобны – модные, лёгкие, теплые и очень комфортные! Да ещё и с капюшоном, что в довоенные годы было огромной редкостью. Как говорится по-русски – и в пир в них можно, и в мир!
До последнего момента я была твёрдо убеждена, что могу попасть на фронт лишь добровольно – я же не являлась военнообязанной, но вышло всё совсем наоборот. Все отделения Красного Креста, находящиеся в Германии, жёстко контролировались властью, и мы, являясь квалифицированными сёстрами милосердия, обязаны были отбыть к «месту ведения боевых действий» по первому требованию руководства. И отказаться от этой «добровольной» мобилизации было совершенно невозможно – меня отправляли на фронт в том же самом обязательно-принудительном порядке, что и моих сыновей.