Двойник Жанны де Арк
Шрифт:
– Что же было потом, милая Анни? – Брунисента отодвинула одеяло, чтобы Анна могла лечь рядом с ней.
– Что было, что было. Второе задание, а что же еще. Тем, кто вытащит средние палочки, а нас было четверо: Пьер, брат Жанны, Кларенс, одна из ее телохранительниц, Жан из Меца и я. Нам было велено назвать имена наших любовников и сообщить место последнего свидания. Помню, я побледнела тогда, земля ушла из-под ног. А Жанна смеялась, хлопая в ладоши. Ей ужасно понравились первые две исповеди, и де Бусак старался теперь от души.
Первой по жребию выпало исповедоваться Кларенс, которая, стесняясь и смущаясь, так как нам, телохранительницам Жанны, было запрещено иметь возлюбленных, призналась, что грешок амурный за ней числился. Но было то всего-то один раз, зато с самим Рене Анжуйским, в чем Кларенс не без гордости теперь и призналась.
Я увидела, что Жанне не понравилось то, что она услышала, и поняла, что после игры Кларенс получит взыскание.
Вторым вышел Пьер, возлюбленная которого осталась в его родной деревеньке Домреми, до которой никому, кроме разве что его брата Жана и самой Жанны, не было никакого дела. Он назвал имя, оно тут же стерлось у меня из памяти, но Жанна узнала все об этой девице. Кроме оставленной в деревне невесты, у него еще были приключения на фронте, но имени проведшей с ним несколько минут девушки он не знал, так как не удосужился осведомиться, как звали горожанку из захваченной войском Жанны крепости. Эту женщину он поспешно насиловал, поглядывая на дверь и ожидая услышать в любой момент сигнал к отступлению. Пока Пьер по-деревенски обстоятельно выкладывал все интересующие «Исповедника» и Жанну сведения, мне хотелось провалиться сквозь землю. Я взглянула на Жиля, и он кивнул мне, чтобы я не боялась, после чего вдруг вышел вперед, прервав словоохотливого Пьера.
– Что за интерес слушать глупые и неприличные истории? Я лично больше люблю другую игру.
– Какую же? – заинтересовалась Жанна. Ее лицо покрывал довольный румянец, глаза сверкали. – Неужели тебе, маршал, не интересно узнать о том, с кем греховодничают твои солдаты?
– Не люблю, когда у меня перед лицом кто-нибудь независимо от звания и положения в обществе трясет своими вшивыми подштанниками. Пусть ночь скрывает влюбленных, я не стану приподнимать завесу тайны.
– Ты как всегда прав, благородный Жиль, а я не права, – Жанна вздохнула. – Нет в мире совершенства. И я, вместо того чтобы быть примером для своих солдат, сама же поощряла потешную исповедь. Впрочем, во что ты хотел предложить поиграть?
– Моя игра тоже может показаться святотатством, но зато, думаю, она никого не обидит. Слышали ли вы когда-нибудь историю об ожившей статуе святого в кафедральном соборе Реймса? По правде сказать, сама-то история гроша ломаного не стоит, мол, молился какой-то горожанин, и тут ему показалось, будто бы статуя ожила и скорчила вот такую гримасу, – он скривил рот так, что засмеялась и погрустневшая Жанна. – Игра называется «Святой Куаня» и играют в нее так. Выбирается святой Куаня, его мы поставим в центр, и каждый по очереди должен подойти к нему и принести какие-нибудь подарки. Причем все это он должен проделывать с максимальной серьезностью, в то время как «святой Куаня» должен любым доступным ему способом рассмешить прихожанина. Если у него это получится, святым Куаней станет проигравший. А мы присылаем к нему нового прихожанина.
Игра всем понравилась, и мы весело провели остаток вечера.
Поболтав еще немного, девушки заснули. На следующий день Анна уже готовилась в дорогу, она стремилась поскорее убраться из замка, где никому не могла доверять и боялась чем-то выдать свою немужскую природу.
Поэтому она велела Брунисенте собираться, дав ей на сборы три дня.
– Замок Лявро – отличное убежище. Слуги надежны, они живут в замке от колыбели до гробовой доски. Они знают, что я ушла на войну в мужском облачении, и не выдадут нас, даже если с них начнут живьем сдирать кожу. Если Жиль захочет отыскать меня, он пришлет письмо в мой родовой замок. И ко всему прочему в Лявро есть бомбарда.
А значит, в случае если мы все же будем разоблачены и церковные власти захотят призвать нас по суду, мы всегда сможем укрыться за стенами замка и обороняться при помощи артиллерии.
Весть о находящейся в замке пушке поначалу напугала Брунисенту, но потом она благоразумно рассудила, что бомбарда опасна лишь для того, в кого из нее стреляют, но если она служит для защиты от врагов, то это не так уж и плохо. В общем – хорошая пушка в хозяйстве завсегда сгодится!
Счастливый тем, что все, как в хорошей песне, закончилось свадьбой, граф ля Жюмельер всячески противился решению молодых покинуть его, изливал потоки красноречия на своего юного зятя и дочь. Старый рубака приводил все новые и новые доводы, умоляя их пожить в замке хотя бы еще несколько дней. Но на этот раз стрелы его красноречия не достигли цели, и он был вынужден благословить дочь в дальнюю дорогу.
Замок Лявро
С внутренним трепетом и молитвой на устах въезжала Брунисента в ворота замка Лявро. Боязливо косилась она на склонившихся перед ней в поклонах слуг и стоящих на коленях крестьян.
Позади остался тяжелый и полный страхов и испытаний путь с множеством крепостей, через которые следовало проехать, не обнаружив страшного кощунства – мужскую одежду на женщине. Вместе с Анной и несколькими слугами они миновали крепость Мец, чуть не угодили в засаду возле Мазьера, миновали Намюр, что на берегу Мааса. И вот, наконец, уставшие и грязные, они добрались до крепости Лявро.
Всю дорогу бедняжка Брунисента ждала, что кто-нибудь признает в сопровождающем ее рыцаре дочь старого Гийома ле Феррона Анну и заорет во весь голос: «Кощунство!», представляла, как вдруг, точно из-под земли явится стража, их свяжут и отправят в церковный суд.
Теперь, когда они благополучно достигли Лявро, Брунисента постигла, сколь эфемерна эта видимая победа, ведь если в Меце, Мазьере и Намюре Анну не знали и вполне могли принять за смазливого юношу, то здесь, в ее родных землях, каждый крестьянин, каждый замковый слуга мог представлять смертельную угрозу. Любой из воинов гарнизона мог вскочить на коня и стрелой помчаться в столицу, чтобы доложить о них властям.
Брунисента посмотрела на гарцующую рядом с ней Анну, на той предусмотрительно был надет непроницаемый шлем, сквозь прорезь которого сияли глаза. Анна была счастлива уже тем, что ей удалось вернуться домой, что теперь можно не прятаться и не бояться, как бы граф ля Жюмельер или его слуги не опознали в ней женщину. Дома, как говорится, и стены помогают, а в Лявро были превосходные, крепкие двойные стены, с тайным лазом, подземельем и удобными смотровыми площадками. Просторные и ухоженные внутренние дворы были засеяны травой, а не вымощены камнем, как это делали некоторые недальновидные рыцари. За состоянием травы следил особый человек, трава была необходима на случай, когда приходилось прятать за стенами замка ищущих защиты крестьян, которые приходили туда со своим скотом. Именно на этой траве и должна была продержаться скотина вплоть до полного снятия осады. Дворы окружали внутренние стены с башенками и специальными крытыми площадками, по которым ходили часовые. В центре замковых строений высилась неприступная квадратная башня – надежда и последний оплот Лявро, на которой в былые героические времена прабабка Анны донна Констанция командовала десятком уцелевших лучников, которые неделю удерживали неприятелей, обстреливая их с крыши башни, пока супруг доблестной дамы не подоспел на выручку своей жене и своему имуществу.
Слева от башни размещалось сердце Лявро – божий храм. Не большой, но и не малый, а как раз такой, какой и необходим крепости. Душевный такой, добрый храм.
Анна так любила эти прекрасно укрепленные стены, этот земляной ров и подвесной мост! Страстно любила старую честно отобранную в бою у неприятеля бомбарду. Она с трудом справилась с искушением сорвать с головы шлем и направить своего коня рысью, чтобы ветер развевал волосы и чтобы сердце замирало от радости и восторга, как когда-то в далеком детстве. Но не стоило спешить, первым делом следовало добраться до замка и потолковать с управляющим.