Двойники
Шрифт:
— А как же звезды?
— Пошли, — Григорий тянет Данилу за руку, и они уже стоят у подножия изумрудной горы.
Гора бархатно-изумрудными склонами устремляется в небесную синеву. Блики света ослепительно вспыхивают на гранях кристаллических выступов. Выступы огромны, каждый с добрую земную гору.
— С ее вершины видны звезды, потому что гора общается с космосом. Но ты так высоко подняться не сможешь, а мы тебя мучить не станем. Поднимемся до половины, — предлагает Пимский.
Данила пожимает плечами, ничего он не поймет с этими двумя — то ли шутят, то ли нет.
Но на склоне горы
Да, выше уже не подняться. Данила подпрыгнул — его словно мяч для пинг-понга толкнуло вниз.
— Э-э, не так резво, приятель, — подает голос Пимский. — Незачем опыты ставить. Ты здесь чем выше, тем тяжелее.
— Зато легко говорится о великом! — говорит Григорий. — А теперь к делу. Спрашивай, задавай вопросы.
— Я с солнцем разговаривал… Это и было Солнце Мира?
— Голос Его, а видел состояние общения, вашего единения.
— Мне кажется, Григорий, у Данилы есть такой вопрос: как же это ты, дорогой Григорий, мог обратиться через роман Нины к Даниле, если ты в нем, в Голубцове, еще не пробудил память о двойниках?
— Согласен, есть такая логическая проблема. Видишь ли, Данила, я как-то должен был соединиться с тобой, затем соединить тебя со стихией памяти двойниковых миров…
— Выражение «стихия памяти» — это жаргонизм, — вставляет Пимский.
— Ничего, мне нравится. Роман был нужен, чтобы Марк сам соединился со стихией памяти — вы с ним, в общем-то, далеки от нее. Странный роман, правда? Все мои фразы, записанные Ниной, соединяли Марка с памятью. Главное было, чтобы он меня искал и не забыл. И не поверил в то, что меня никогда не было. Как только он соединился со стихией памяти, я смог добраться и до тебя. Помнишь, каково оно было поначалу — попадать в память других миров? Извини, я не мог инициировать эти первые контакты в подходящее время — плохо видел твой мир. А когда и ты глазами Марка прочитал роман Нины, вот тогда общение пошло. Видишь ли, мне нужно было исчезнуть не только из мира, но и из его стихии памяти, иначе нас всех подстерегала большая беда. Исчезнуть было в моих силах. Заметим, что уходя из памяти мира, я уходил, разумеется, из памяти всех его обитателей. С другой стороны, для того, чтобы добраться до тебя, мне надо было, чтоб Марк хорошо меня помнил. Я мог некоторое время удерживать свой образ в его памяти. Но рано или поздно и он или поверил бы, что меня не было, или повредился бы в рассудке. Роман-напоминание, — Григорий широко-широко улыбнулся и испустил длинный жемчужно-розовый флюид довольства, — моя собственная придумка, с его помощью нам удалось обмануть стихию памяти!
— Раз так… А как же ты ей помог его написать?
— Сама она писала. Иначе нельзя, должно было получиться самостоятельное произведение, без моей помощи, мою помощь материя тоже забыла бы. Я просто общался с ней. Нина хоть и… ну ты понимаешь,
— Вот, Данила, всегда это так. В каждом мире нам помогает его Солнце. В твоем — Дух Науки, этот помощник был, как понимаешь, не вполне овеществлен.
— Наведенное галлюцинаторное воздействие? — старается понять на свой лад Голубцов.
— Не гадай. Просто духовная субстанция.
— Переменим, однако, тему, — предлагает Григорий.
— Что за зло такое, о котором говорил гиперборей Румворис? — спрашивает Данила.
— Мы, двойники, рождены, чтобы связывать миры, разные вселенные, чтобы существа из разных вселенных смогли общаться…
— Когда дорастут до этого сами, — уточняет Пимский.
— Но зло желает завладеть всем законом двойниковости, стать хозяином над мирами, оставить наш мир-звезду в одиночестве. Грубо говоря, оно желает выхватить из вселенных миры Геи — вся жизнь из них уйдет, — и создать свою антивселенную.
— Ты, Данила, как раз родился в канун последней битвы. Скоро произойдет решающий бой. Мастер Ри уже стоит в предопределенном месте, и Воин Солнца готов.
— Кто?
— Воин Солнца. Из нас, двойников, самый необычный — Мастер Ри. В нем нет субстанции жизни его Геи.
— Поэтому нет судьбы и, как говорил странник, его имя не записано в Книге Судеб.
— Да-с. А есть Воин Солнца и его субстанция жизни. Что это за человек — не знаем и мы.
— Я предполагаю, что он — гиперборей, — говорит Григорий.
— Не думаю. Наверное, человек, но достигший такой силы духа, что мог бы жить и среди гипербореев.
— Как бы то ни было, а он послан на ту планету, где гипербореи предусмотрели место последней битвы, где злу предоставлена возможность выйти в своем настоящем обличье и через «человека без судьбы» войти во все двойниковые миры. В своей самонадеянности оно, конечно же, не преминет этим воспользоваться.
— А Мастер Ри? По-моему, без субстанции жизни своего мира он и жить не сможет? — спрашивает Данила.
— Воин Солнца настолько высок духом, что может непосредственно общаться с Солнцем Геи. Он передал Солнцу часть своей субстанции жизни — из нее и родился Мастер Ри. Большего даже мы понять не можем. И я вижу, что ты не понимаешь даже этого.
— Получается, что катанабуси — приманка для зла?
— Весь его путь — его свободный выбор.
— А если бы он выбрал другое?
— Мастер Ри? Никогда.
— Ты ведь тоже не сбежал от трансмутации, — улыбается Григорий, — и от Беларусси с ее грибочками-ягодками.
— И что будет теперь?
— Как предрешено гипербореями. Имеется три исхода. Победа Солнца Мира, победа зла и затяжное противостояние.
— Значит, зло всё же может победить?
— Оно уже почти победило.
— Но на самом деле победить оно не сможет, не для того задумывалась битва, — Григорий более оптимистичен.
— Я скажу иначе, — продолжает мысль Пимский. — Оно временно ликует. Ибо у Мастера Ри нет выхода. Любое его действие или, как говорят юристы, бездействие — уже выбор. А всякий выбор означает, как написано в манускрипте Верных гипербореев, «отражение неживого в живом», то бишь зло вкладывает свою судьбу в Мастера Ри. А свою судьбу оно задумало давно и масштабно.